Миллениум

     
(НОВОГОДНЯЯ ИСТОРИЯ
     О БЕДНОМ МОНТЁРЕ
     И НЕ ТОЛЬКО
     О НЁМ...)
     risu inepto res ineptior nulla est...
     поехали?
     
     1. ВСТРЕЧА В ПУТИ
     
     Я оказался
     в случайной компании...
     О голубых зашел разговор...
     
     тема избитая! . .
     но — один парень
     заволновался, — типичный монтёр!
     
     Забеспокоился...
     Нервный... субтильный, —
     право, такому лучше не пить! —
     
     он то смеялся...
     то гневался сильно...
     и всё порывался кого-то убить...
     
     Кого? . .
     Мы сидели под Петербургом
     в деревне глухой, занесённой снегом...
     
     а за окном
     бушевала вьюга...
     и мат прерывался взрывами смеха...
     
     Тема —
     избитая?
     В пьяном угаре
     под Петербургом семь молодцов
     
     «тему избитую»
     вновь избивали —
     дым содрогался от злых голосов...
     
     Громко
     кричали о пидарасах,
     пьяно смеясь над каким-то Серёжей...
     
     "Пидоры
     все!" И я соглашался,
     не признаваясь им, что я тоже...
     
     «Все!»
     (кроме этих, тесно сидящих
     вечером поздним под Санкт-Петербургом?) , —
     
     нервно кричал
     возбудившийся мальчик...
     А за окном куролесила вьюга...
     
     Я думал
     о них... о себе... и о многих,
     живущих и живших под вечной Луной...
     
     и что
     у монтёра стройные ноги...
     и что он такой же, как я, голубой...
     
     и что
     его тёмная ненависть — это
     неясное чувство, что он за бортом...
     
     Звенели стаканы
     в дыму сигаретном...
     вопило в монтёре его естество...
     
     кричал он —
     пристрастно, угарно и пьяно...
     а в этот момент австралийский моряк
     
     на сухогрузе,
     идущем в Панаму,
     юнге ломал пацанячий целяк...
     
     Громко
     смеялись они... а в Маниле
     в эти мгновения — что за страна? —
     
     неутомимо
     друг друга любили
     два черноглазых, как ночь, пацана...
     
     С жаром
     кричали... а в это же время
     члены в сушилке стояли упруго —
     
     в воинской
     части южнее Тюмени
     два новобранца ласкали друг друга...
     
     Шумно
     они возмущались... а где-то
     в эти минуты в далёком Чикаго
     
     старший
     кадет молодого кадета,
     изнемогая, в гостинице трахал...
     
     Слушал я
     молча... а в Сан-Себастьяне
     в эти минуты французский матрос,
     
     голубоглазый,
     весёлый и пьяный,
     лапал мальчишку, целуя взасос...
     
     «Пидор!» —
     кричали... и в эти минуты
     парню Серёже где-то икалось, —
     
     смачно
     его обсуждали, как будто
     в нём было дело... Вьюга металась
     
     под
     Петербургом... а в Кисангани
     в это же — в это же самое! — время
     
     трахались в зад
     африканские парни...
     трахались парни южнее Тюмени...
     
     дёргалось тело
     смазливого юнги...
     жарко сопели два голых кадета...
     
     я — в это время! —
     под Санкт-Петербургом
     весело думал, дымя сигаретой,
     
     что
     у сидящего рядом монтёра
     стройные ноги... и что их на плечи
     
     я бы
     забросил, и — до упора...
     вмиг бы забыл он дурацкие речи!
     
     Никем
     не согретый
     в задроченном детстве, —
     я таких в жизни видел не раз, —
     
     он оказался
     со мной по соседству,
     несостоявшийся педераст...
     
     Пили...
     а рядом, в соседнем доме,
     под одеялом членом играя,
     
     мальчик
     Андрюша о мальчике Роме
     думал и думал... и, замирая,
     
     слушал
     Андрюша стенания вьюги, —
     выла она, лютовала за стенкой...
     
     Мальчик
     Андрюша думал о друге,
     под одеялом сжимая коленки...
     
     
     2. КСТАТИ...
     
     бывает нечто,
     о чём говорят... «смотри, вот это новое» ,
     но это было уже в веках, бывших
     прежде нас*...
     
     Адам,
     воспылавший к Еве,
     сотворённой из его ребра...
     
     Христос,
     тридцатитрёхлетний,
     выделявший ученика Петра...
     
     Зевс,
     влюбившийся страстно
     в отрока по имени Ганимед...
     
     Солон...
     Гиппократ... Гораций —
     великий античный поэт...
     
     Ионафан,
     Давида любивший
     (Первая книга Царств) ...
     
     Нарцисс,
     над водой застывший...
     НЕТ ОТ ЛЮБВИ ЛЕКАРСТВ!
     
     Мифы...
     Легенды... Реальность...
     Куда мы ни бросим взгляд,
     
     гомо...
     сплошь! -... сексуальность
     находим... за рядом ряд...
     
     древние
     греки... и иже с ними,
     жившие в давние времена...
     
     юноши
     Спарты... мужчины Рима...
     Античность — сплошная голубизна!
     
     Это —
     в Европе. И то же — в мире,
     от Азии до Америки Южной...
     
     мужчины
     мужчин изначально любили
     во все времена — отрицать не нужно!
     
     Солдаты...
     Философы... Полководцы,
     изменившие истории ход...
     
     и самый
     великий из них — Македонский! . .
     
     Но даже бессмертные смертны...
     
     Вперёд
     время летело —
     пришло христианство,
     и с ним, как Янус, двойной стандарт...
     
     папы римские —
     Пий... Бонифаций... —
     предпочитали мальчишеский зад,
     
     а смертных —
     простых! — на кострах сжигали
     как совершивших «содомский грех» , —
     
     две
     тысячи лет двойной морали...
     А мир неделим и един для всех!
     
     Микеланджело,
     Леонардо да Винчи —
     гении-геи на все времена, —
     
     и Вовка,
     пацан симпатичный,
     который мне целку сломал
     
     в далёком
     цветущем апреле...
     мне было немного лет, —
     
     муть
     подростковых томлений
     прорезал спасительный свет...
     
     Валерка,
     шептавший... «Тихо...»
     и — целовавший в губы...
     
     Герои
     античных мифов...
     Живущие рядом люди...
     
     Рыцари...
     Тамплиеры...
     Скульпторы... Живописцы...
     
     Пламенные
     революционеры...
     Смазливые гимназисты...
     
     Овидий...
     Поэт Жуковский...
     Поэт Михаил Кузмин...
     
     Композитор
     Пётр Чайковский...
     Автор «Сонетов» Шекспир...
     
     Лермонтов,
     написавший
     «Юнкерские поэмы» —
     
     сам
     юнкеров ебавший,
     как Байрон, не чужд был темы...
     
     Толик —
     весёлый парень! —
     друг отшумевших дней...
     
     Не каждый
     десятый — Байрон,
     но каждый десятый — гей.
     
     Нужно
     десятки... сотни страниц,
     чтоб перечислить всех,
     
     кто
     был известен, был знаменит, —
     не говорю о тех,
     
     кто
     не оставил в истории след,
     но тоже любил парней
     
     тайно ли,
     явно ли — разницы нет, —
     каждый десятый — гей!
     
     ("Этой
     статистике мы не верим!" —
     те говорят, по ком
     
     колокол
     звонит...) Г. В. Чичерин —
     дел иностранных нарком...
     
     Пётр Великий...
     Гай Юлий Цезарь...
     главный чекист Ежов...
     
     Гоша —
     из ЖЭУ смазливый слесарь...
     издатель Дима Лычёв,
     
     чью —
     об армейской службе — книжку
     я прочитал взахлёб...
     
     Ваня К. ,
     краснодарский парнишка,
     на которого у меня встаёт...
     
     Я сам,
     пассажир транзитный,
     в детстве считавший, что
     
     быть
     педерастом стыдно, —
     пацан, чьё детство прошло...
     
     Века
     пролетали, как миги...
     тащились — как черепахи...
     
     Что
     оставляем мы? Книги —
     любовь свою на бумаге...
     
     ШКОЛЬНИКИ
     КУРЯТ В СКВЕРИКЕ...
     ДОКУРЯТ... ПРИДУТ ДОМОЙ
     
     И БУДУТ
     ЛЮБИТЬ СВОИ ЧЛЕНИКИ —
     КАЖДЫЙ СВОЕЙ РУКОЙ...
     
     Смена
     тысячелетий...
     Жизнь — свеча на ветру...
     
     Может,
     я в Интернете
     завтра Тебя найду,
     
     и —
     станешь ты Антиноем...
     а может быть, Адрианом...
     
     ... Ветер
     за стенкой воет.
     Андрюша под одеялом,
     
     сжав
     в кулачке упругий,
     пышущий жаром уд,
     
     о Ромке —
     о лучшем друге —
     мечтает... и сладкий зуд
     
     в дырочке,
     туго сжатой —
     девственно-непроткнутой,
     
     тлеет,
     чтобы пожаром
     вспыхнуть через минуту...
     
     
     3. ДОМ НА ОБОЧИНЕ
     
     Мальчик
     Андрюша хочет...
     ... а рядом, в соседнем доме,
     
     пьяный
     монтёр бормочет,
     что он — лично он! — не гомик,
     
     что он —
     лично он! — не может
     понять, что за сладость, если
     
     парень
     в зад мужеложит
     парня... "Вот ты! — мы вместе
     
     сидим, —
     ты можешь представить,
     что ты...« Я икаю... »Нь-ет!"
     
     "Вот!
     Ты правильный парень!"
     «Да!» — говорю в ответ.
     
     (В клейком
     безмолвном стоне
     пододеяльник, — в полночь
     
     рядом,
     в соседнем доме,
     мальчик Андрюша кончил...
     
     а где-то
     стучат колёса —
     поезд летит вперёд...
     
     в тамбуре
     у матроса
     пьяный студент сосёт...
     
     а где-то
     между ногами
     смутно белеет зад...
     
     койка
     скрипит в казарме —
     солдата ебёт солдат...
     
     а где-то
     смазливый школьник
     колени к груди прижал,
     
     подставив —
     всего за стольник! —
     попу...) «А он сосал!» —
     
     и снова...
     «Кто б мог представить!» —
     я слушаю про Серёжу —
     
     про то,
     как его застали
     в сарае сосущим... "Рожу
     
     вообрази...
     придурок..." —
     смеётся монтёр — и снова,
     
     вдавливая
     окурок
     в тарелку из-под жаркого,
     
     он
     меня убеждает,
     что «педиков ныне море!» ...
     
     «Точно!» —
     не возражаю, —
     с пьяными я не спорю,
     
     и он —
     «пацан настоящий» —
     пьяно меня обнимает, —
     
     я знаю,
     ч т о это значит...
     но делаю вид, что не знаю...
     
     в этом
     случайном доме,
     где сам я — случайный гость,
     
     негде
     ему, родному,
     ноги раздвинуть врозь,
     
     чтоб
     объяснить приватно,
     к т о он на самом деле...
     
     Смачно
     ругаясь матом,
     никем не проткнутый педик,
     
     не слышавший
     про Ахилла
     и друга его — Патрокла,
     
     мусолил
     неутолимо
     про то, как в сарае кто-то...
     
     и сызнова —
     вновь и снова...
     в сотый, быть может, раз! —
     
     я слушал
     рассказ монтёра
     про чей-то чужой экстаз...
     
     Меня
     называя братом,
     он тискал моё плечо...
     
     И...
     можно бы, да... не надо, —
     всю ночь я гасил торчок...
     
     ... ... ... ...
     ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... .
     ... ... ... ...
     
     А утром,
     шагнув с порога
     в белое море снега,
     
     я
     прокричу — ей-богу! —
     в даль голубого неба...
     
     - Эге-ге-гей! —
     
     и крик мой
     с веток сорвёт ворон...
     
     я кончил...
     во сне...
     
     
     4. POST SCRIPTUM
     
     В трусах было сыро... —
     
     Сон
     приснился мне...
     и — как мальчик,
     я сладко во сне спустил...
     
     Ещё б
     не спустить! так смачно
     монтёр молодой вопил
     
     о педиках...
     о Серёже,
     сосавшем в сарае, — о
     
     гействе
     и мужеложстве
     так жарко вопил он, что
     
     когда мы —
     уже под утро —
     вдвоём на полу легли,
     
     укрывшись
     одним тулупом,
     я кончил под вой пурги...
     
     ... Легли
     мы с ним, «как мужчины» —
     строго спина к спине, —
     
     без всякого,
     блин, интима
     уснули... но я во сне —
     
     привычка
     такая, что ли? —
     к очку развернул лобок
     
     и, жарко
     обняв монтёра —
     вдавившись в него чуток,
     
     стал
     под тулупом общим
     через штаны о зад
     
     тереться,
     пока не кончил...
     Я, право, не виноват,
     
     что
     до сих пор мне снятся,
     как в юности, сны... и я
     
     во сне
     облегчаю яйца —
     кончаю во сне... Хотя
     
     для секса
     найти партнёра
     сегодня проблемы нет,
     
     но —
     выпало спать с монтёром,
     и я... его воплям вслед,
     
     словно
     сопливый мальчик
     в отроческих мокрых снах,
     
     обильно
     во сне испачкал
     спермой трусы и пах...
     
     "... он
     из-под душа, словно
     Зигфрид, навстречу мне
     
     вышел —
     смазливый, стройный
     мальчик...
     
     на писюне
     капли воды сверкают, —
     взяв полотенце, сам
     
     медленно вытираю
     тело его...
     
     и там
     я вытираю нежно...
     
     отрока чуть нагнув,
     целку ласкаю —
     
     между
     двух половиной тру...
     
     Сладкий
     смазливый мальчик —
     бред? наважденье? сон?
     
     Став на колени, «пальчик»
     трогаю языком, —
     
     членик
     торчит упруго...
     отрок — смазлив и юн...
     
     губы
     сжимая туго,
     жарко сосу писюн...
     
     Шелковый
     кустик черных
     над писюном волос...
     
     членик —
     горячий... твёрдый...
     Нравится? — Не вопрос!
     
     Вытер его — и в спальню
     сам на руках несу...
     
     свежесть его дурманит —
     в губы юнца сосу...
     
     Фрукты...
     Фужеры... Свечи...
     Пьём по глотку вина...
     
     Вьюжный
     московский вечер...
     а на душе — весна!
     
     Скрипочка Страдивари —
     тело его... смычок —
     мой язычок... —
     
     играю
     между упругих «щёк» ...
     
     юный
     смазливый школьник
     ноги раздвинул врозь —
     
     девственно
     сжатый «нолик»
     нежно целую... сквозь
     
     эти врата ни разу
     не проникал никто, —
     
     мальчик
     с «мышиным глазом»
     стонет в экстазе...
     
     О,
     право же,
     он не думал,
     что можно ТАК любить! . .
     
     В целку вжимаю губы...
     
     и —
     мой язык скользит,
     словно сверло, по кругу, —
     
     жарко
     сопит пацан...
     
     дырочка сжата туго —
     заперты двери в храм, —
     
     губы
     сильней вжимаю
     
     в нежный
     мальчишкин зад...
     
     Щёки его пылают...
     Негой струится взгляд...
     
     «Щёк» пацанячих нежность
     сводит меня с ума —
     
     губы
     вдавив в промежность,
     трахаю пацана,
     
     словно горячим жалом,
     кончиком языка —
     
     губы кусая, малый
     бьётся в моих руках...
     
     «Всунь туда...» — он бормочет...
     В голосе — страсти дрожь...
     
     "Выеби... — мальчик просит, —
     выеби!!!"
     
     Невтерпёж...
     он прогибает спину,
     задик вздымая ввысь...
     
     Целочку вазелином
     смазываю...
     
     «Держись...» —
     я прошептал и цепко
     бёдра в ладонях сжал...
     
     замер мальчишка...
     
     крепко
     чудо в руках держа,
     в маленькую воронку
     членом упёрся —
     
     ну...
     
     вскрикнул мальчишка
     громко! —
     
     сбил я ему
     резьбу...
     
     и —
     он в руках забился...
     Поздно, мой милый! Ох...
     
     медленно
     хуй вдавился
     в дырочку между ног...
     
     Пломбу сорвал я —
     
     «нолик»
     в букву большую «О»
     вмиг превратился, —
     
     "Больно! —
     заегозил он. — Бо..."
     
     Больно...
     Конечно, больно —
     всё-таки, в первый раз...
     
     Юный
     московский школьник...
     
     ВЕЧНЫЙ, КАК МИР, ЭКСТАЗ!
     
     ... Зигфридом из-под душа
     мальчик шагнул ко мне...
     
     Кто он?
     Сергей? . . Андрюша? . .
     
     Где —
     наяву? во сне? —
     нежной горячей попкой,
     ойкая, крутит он? . .
     
     Юный Ахилл? . .
     Патрокл? . .
     
     Или он —
     два в одном! —
     
     словно
     царевич критский —
     маленький Андрогей? . .
     
     ... ойкая,
     он двоился
     в пламени двух свечей...
     
     дёргаясь
     так и этак,
     задиком он вращал, —
     
     бёдра сжимая крепко,
     я пацана качал...
     
     Выла
     за стенкой вьюга...
     
     и — не жалел я сил...
     
     хуй мой,
     обжатый туго,
     в храме любви скользил...
     
     О,
     эта норка между
     пышущих жаром «щёк» ...
     
     две
     половинки нежных
     бились о мой лобок...
     
     Тени
     крестообразно
     дёргались на стене...
     
     Было ему тринадцать**,
     
     и —
     двадцать девять мне, —
     
     был ли уже декабрь,
     или — январь ещё...
     
     ... жарко
     вдавившись в задик —
     между горячих «щёк»! —
     
     кончил я...
     
     О,
     ПОД СЕНЬЮ
     ВЕЧНОСТИ — СЛАДКИЙ МИГ!
     
     Греческих академий
     классика...
     
     Ученик...
     
     8.
     
     Мальчик
     смазливый — в роли
     «мальчика» , — неофит —
     
     хуем
     проткнутый школьник...
     
     ... До-
     христианский Крит —
     остров в Эгейском море,
     
     где
     тысячи лет назад
     считали, что опозорен
     
     мальчик,
     чей юный зад
     не возжелал мужчина, —
     
     горе для всей семьи...
     
     нашедшим же
     половину —
     
     во славу
     гомолюбви! —
     
     на Крите
     слагали песни
     в те дальние времена...
     
     жил мальчик
     с мужчиной вместе,
     как с мужем живёт жена.
     
     В древности
     знали твёрдо...
     ЮНОСТЬ БИСЕКСУАЛЬНА...
     
     ... крепко
     сжимая бёдра —
     
     выебав
     в жопу парня,
     
     в нежные полусферы
     пах я вдавил,
     кайфуя —
     
     храм
     освящая спермой,
     в попу струю тугую
     выпустил я...
     
     и время
     остановило ход...
     
     Кончил —
     иссякло семя... —
     
     встретили Новый год, —
     
     руки
     разжал я — мальчик
     медленно соскользнул
     с хуя..." ***
     
     Куда,
     обманщик?! —
     
     
     ... словно свечу задул
     кто-то... и я —
     проснулся...
     
     рядом монтёр лежал,
     
     по-геевски
     повернувшись
     задом ко мне... Я встал —
     
     вылез
     из-под тулупа,
     оставив горячий зад,
     
     который
     во сне я... Глупо?
     Но... я же не виноват,
     
     что
     этот монтёр так жарко
     всю ночь напролёт вопил
     
     о педиках...
     сам накаркал...
     уснули — и я спустил,
     
     прижавшись
     к очку монтёра...
     Я педераст... А он?
     
     Кто мы
     теперь? Партнёры? . .
     ... Странноприимный дом,
     
     пронизанный
     вожделением,
     покину я поутру —
     
     кончится
     извержением
     ночь эта, — я уйду
     
     (от этого обалдуя,
     от этого сумасброда,
     от этого буйнопомешанного,
     пусть слушают этот пьяный бред
     его друзья... Он не знает
     основы основ всей философии,
     
     а именно...
     ПОЗНАЙ САМОГО СЕБЯ,
     
     он воображает, будто видит сучок
     в глазу ближнего своего,
     и при этом не замечает,
     что
     
     у него у самого
     торчит в каждом глазу
     по толстенному бревну. ****) ,
     
     оставив
     записку... ПАРНИ
     СПАСИБО ЗА — что? — НОЧЛЕГ
     
     Подумаю...
     и — добавлю,
     палкой взрыхляя снег...
     
     С НОВЫМ
     ВАС ГОДОМ! ПАВЕЛ, —
     
     под
     куполом голубым
     
     я
     на снегу оставлю
     этот автограф им,
     
     в жизни
     не прочитавшим
     ни одного сонета —
     
     ни
     одного! — и даже
     не слышавшим о поэтах
     
     Дмитриеве... Уайльде...
     Уитмене... Кузмине...
     
     Монтёр —
     длинноногий парень —
     проснётся... и обо мне
     
     спросит...
     «А где же Паша?»
     Услышит в ответ... «Ушел...»
     
     «Жалко...» —
     невольно скажет...
     и — поспешит за стол,
     
     чтобы
     опохмелиться...
     Вот, собственно, весь сюжет
     
     про то,
     как пацан томится
     в свои двадцать девять лет
     
     и очень
     «не любит» — очень! —
     Серёжу и голубых...
     
     над ними
     взахлёб хохочет,
     клеймит неустанно их,
     
     а
     в это же время где-то...
     А ранее — остров Крит...
     
     Солдаты...
     Юнцы... Поэты...
     Ах, как голова болит!
     
     Нальёт
     себе. Застаканит.
     И снова... О чём рассказ?
     
     О том,
     как обычный парень —
     нетрахнутый педераст —
     
     в деревне,
     от снега белой,
     под городом Петербургом
     
     томится
     душой и телом...
     мечется, словно вьюга,
     
     между
     своей ПРИРОДОЙ
     и ПОЛОВОЙ МОРАЛЬЮ, —
     
     не
     для него свобода...
     вечно провинциальный,
     
     злится он,
     что не может
     сделать свой личный выбор,
     
     и...
     жарко клеймит Серёжу, —
     ещё бы! ему обидно,
     
     что парень —
     Серёжа этот,
     застигнутый им в сарае —
     
     сумел
     одолеть запреты...
     Бедный монтёр! едва ли
     
     осознаёт
     он внятно,
     что не в Серёже дело...
     
     просто
     ему приятно
     порассуждать на тему...
     
     и он
     говорит... хохочет...
     стучит кулаком... грозит...
     
     Глупый
     пацан... А впрочем,
     кто ему объяснит?
     
     
     5. ПОСТПОСТСКРИПТУМ
     (варианты последней строфы)
     
     1. Никем не проткнутый, в школе
     он чаще других парней
     ругался словечком «гомик» ,
     и вот — извращённый гей.
     
     2. «Педики!» , «Пидарасы!» —
     тащится он вербально
     и так ненавидит страстно,
     что впору... помочь бы парню!
     
     3. Видно же, что он хочет,
     не понимая сам...
     А то, что взахлёб хохочет...
     жалкий самообман!
     
     4. Такие, как он, рисуют
     фаллосы в туалете...
     Томятся... а жизнь — впустую...
     Монтёр — непроткнутый педик.
     
     5. Будировал он компанию...
     «Повсюду они!» — хрипел...
     ПОДАВЛЕННЫЕ ЖЕЛАНИЯ
     СТРАШНЕЕ ИНЫХ ХИМЕР.
     
     6. Он голову всем морочил,
     и голос его звенел...
     Бедный пацан... А впрочем,
     я его отымел.
     
     7. Монтёр хохотал полночи —
     о голубых вопил...
     Глупый пацан... А впрочем,
     я б его полюбил...
     
     8. «Педики!» — это слово
     с губ его поминутно
     слетало... и тут же — снова
     билось в губах. Как будто...
     
     9. ТЕМА ДАВНО ИЗБИТА,
     И ВРОДЕ ВОПРОСОВ НЕТ...
     НО — НЕ ВЕЗДЕ ИЗЖИТО
     НЕВЕЖЕСТВО... Всем привет!
     
     
     31. 12. 1999
     20 час. 40 мин.
     
     
     
     
     -----------------------------------------
     
     * Книга Екклесиаста, или Проповедника, 1... 10;
     ** Любимый город может спать спокойно. В действительности младшему участнику гомоэротической сцены накануне, то есть за день до участия в описываемых событиях, исполнилось полных четырнадцать лет, и, таким образом, лирический герой, от лица которого ведётся повествование, как законопослушный гражданин и добросовестный налогоплательщик даже во сне — даже во сне! — не позволяет себе нарушить действующий на момент сна УК РФ, — герою, законопослушному гражданину, заплатившему все налоги, снится секс с четырнадцатилетним тинэйджером, но никак не с тринадцатилетним малолетком. Употребление слова «тринадцать» для указания возраста сексуального партнёра, добровольно выполняющего пассивную роль в анально-генитальном акте, обусловлено здесь подходящим количеством гласных звуков в слове, — слово «тринадцать» вместо слова «четырнадцать» употребляется автором исключительно во избежание нарушения гармонии стихотворной формы. Таким образом, пламенные борцы с педерастией (а также разнообразные пидоры — латентные либо неудовлетворённые гомофилы, вольно или невольно маскирующиеся под гомофобов) , могут, как принято говорить в таких случаях, отдыхать, — my favourite town can sleep queitly. (Прим. автора.) ;
     *** Фрагмент (окончание главы седьмой — начало восьмой) из сожжённой поэмы «О!» (Прим. автора.) ;
     **** Франсуа Рабле. Гаргантюа и Пантагрюэль. — М. , Изд-во «Правда» , 1991, с. 350.