Меню

близкое знакомство (окончание)

Артём слушал Марата внимательно, и когда Марат, сказав «давай», вновь потянул с него трусы, стягивая их с бёдер, Артём то ли растерялся — не успел придавить трусы задом к матрасу, то ли желание, мощно бушевавшее в теле, было сильнее стыда, слабо колупавшегося в сознании, а только трусы оказались в один миг приспущены на Артёме почти до колен; Марат, тут же выпустив из рук трусы — обхватив чуть ниже колен ноги Артёма, рывком поднял, задрал его ноги вверх, сдёргивая трусы совсем, — всё произошло так быстро, что Артём осознал произошедшее, лишь оказавшись перед Маратом совершенно голым — с ногами, поднятыми вверх... и хотя трусы на Артёме были свободные — они не обтягивали тело, Артём всё равно их чувствовал, а теперь тело было абсолютно свободным, и это ощущение телесной свободы странным образом перекрывало, выдавливало из головы и стыд, и неуверенность... а кроме того, нагое тело ощущалось как совершенно не защищенное, всецело доступное, так что дергаться, вырываться и прикрываться было уже бессмысленно, — Марат, опустив Артёмовы ноги на постель, быстро стянул трусы с себя, отбросил их в сторону и, ничего не говоря, вновь повалился на Артёма — голый на голого...
Голый — на голого... ощущение было совсем иное, и Артём это тут же отметил — машинально подумал, что быть под Маратом голым намного приятнее... Горячие губы Марата скользнули по шее Артёма — и это лёгкое, почти эфемерное касание жаром обжигающих губ мгновенно отозвалось во всём теле Артёма новой волной колыхнувшейся сладости, причем слаще всего было в мышцах ануса — в той самой области, которая у Артёма прочно ассоциировалась с понятием «педик»... ассоциация такая была объяснима: хотя сам Артём о подобном сексе никогда не помышлял, хотя на картинках, загружаемых с порносайтов, он неоднокрвтно видел, как парни в зад вставляют девчонкам, но и в школе, и во дворе пацаны, или просто прикалываясь, или друг на друга «наезжая», нередко говорили «в жопу», «в очко», «в попец», и всегда эти слова неизменно увязывались не с девчонками, а с парнями — всегда слова эти у пацанов подразумевали или секс однополый, или тех, кто сексу такому привержен...
вот поэтому-то область ануса применительно к сексу ассоциировалась у Артёма прежде всего с понятием «педик»; конечно, в мышцах ануса сладость была и тогда, когда Артём рукодельничал, но тогда он или смотрел на девчонок, или о них, о девчонках, думал, и потому та сладость, обжигавшая мышцы ануса, не имела никакого отношения к голубизне, а теперь Артём был с парнем, был обнажен, был возбуждён, и — у него, у Артёма, именно в этой области, в туго стиснутых мышцах сфинктера, был эпицентр бушующей сладости! Как тут было не вспомнить — не подумать: «в жопу», «в очко», «в попец»... ассоциация возникла, и снова мелькнуло в голове слово «педик», причем мелькнуло оно в голове с похабной интонацией одноклассника Владика, смачно произносившего это слово где надо и где не надо, но — в теле Артёма сейчас бушевал огонь, желание сладости было тотальным, неодолимым, и потому слово это, еще полчаса назад казавшееся Артёму едва ли не судьбоносным, на фоне полыхавшего в теле огня совершенно Артёма не тронуло; наоборот, поддаваясь безотчетному и потому совершенно искреннему порыву, Артём вновь, как это уже делал, обхватил руками Маратову спину, медленно, с осознаваемым наслаждением скользнул ладонями вниз... и — ладони замерли на пояснице Марата, словно не зная, можно ли им продвигаться дальше...
— Артёмчик... — едва слышным выдохом прошептал Марат, сладострастно стискивая, сжимая ягодицы — с наслаждением вдавливаясь своим ничем не прикрытым членом в ничем не прикрытый член Артёма.
— Я никогда так не делал... — точно так же, шепотом, отозвался Артём, и слова эти уже не прозвучала как аргумент, отрицающий саму возможность подобного... в этой фразе, а точнее, в интонации, с какой эта фраза прозвучала, было то ли признание — как свидетельство полного безоговорочного доверия, то ли было извинение за свои скользнувшие вниз руки — как отголосок ещё недавнего сопротивления... он, Артём, сам не знал, зачем он это сказал — какой смысл в слова эти он хотел вложить.
— Я это понял... — Марат, приподняв голову — глядя Артёму в глаза, улыбнулся. — Ты просто расслабься, и всё... ничего не бойся, и — всё будет классно... вот увидишь...
— Я не боюсь, — отозвался Артём, и это была правда; ну, то есть, почти правда: стыд и страх уже не доминировали ни в душе, ни в сознании, они были вытеснены ощущением удовольствия, наслаждения, бушующим в теле желанием, и только неуверенность, порождаемая незнанием, слабо тлела в душе, мешая всецело, с головой окунуться в состояние полного кайфа... впрочем, неуверенность может присутствовать в любом начинании — в любом новом деле, и потому, говоря «я не боюсь», Артём не врал.
Была неуверенность... и ещё было удивление, что всё это происходит... вот ведь как может всё повернуться! Вчера, проводив мать на вокзал — вернувшись на съёмную квартиру, где, по договоренности с хозяином, новоявленному студенту предстояло переночевать последнюю ночь, он, Артём, стоял в ванной и, сжимая в кулаке член, под струями тёплой воды с наслаждением рукодельничал, воображая, как всегда, девчонок, — ещё вчера ни о чём подобном не могло быть и речи! Утром сегодня — и потом почти всю вторую половину дня — общаясь с Маратом, Артём несколько раз ловил себя на мысли, что с соседом по комнате ему, Артёму, явно повезло — парень по имени Марат хотя и оказался третьекурсником, но был веселым, умным и в то же время ничуть не напряжным, никаким образом не подчеркивавшим своё старшинство ни по возрасту, ни по сроку учебы, — на протяжении всего дня у Артёма о чем-то подобном ни разу не возникла даже самая отдалённая мысль! И когда они пили вино, заедая его спелым вкусным виноградом, и когда Артём вышел из душевой, и когда он ложился в постель, он, Артём, ни о чём таком не думал — ничего такого не предвидел, совершенно не предполагал! А потом — Марат навалился сверху... и вот — он лежал под Маратом голый, возбуждённый, практически готовый познать то, о чем он никогда не задумывался... было чему удивляться!
Марат, приподнявшись над Артёмом — став на колени, подал своё тело назад, скользя губами по шее Артёма... по груди... по животу... перемещаясь телом назад, Марат приблизил лицо к лобку Артёма, одновременно с этим пальцами обхватив Артёмов член у самого основания, — Артём был младше Марата на три года, но член у Артёма был ничуть не меньше... ничуть не меньше! Возбуждённый, сладко ноющий ствол, вертикально вздымаясь сочной залупившейся головкой, находился в нескольких сантиметрах от губ Марата, — приподняв голову — затаив дыхание, Артём возбуждённо ждал, что будет дальше...
какое-то время — секунду-другую — Марат неотрывно смотрел на крупную, сочную, влажно блестящую в полумраке головку Артёмова члена, как будто он видел такое впервые, затем лицо Марата медленно, плавно качнулось вниз, рот его приоткрылся... и Артём почувствовал, как головка его напряженного, распираемого сладостью члена плавно въехала Марату в рот: горячие губы Марата влажно обжали, плотно обхватили член там, где находился рубец крайней плоти, язык скользнул по уздечке, — Артём, содрогнувшись от удовольствия, непроизвольно стиснув мышцы сфинктера, с силой сжав их, откинул голову на подушу... это был кайф — охуительный кайф! Горячие губы Марата, влажно обжимая член, скользнули по стволу члена вниз, к основанию, и Артём, словно не веря своим ощущениям — словно сомневаясь, что всё это происходит в реале, происходит наяву, с ним, снова приподнял с подушки голову, чтобы не только чувствовать, но и видеть,
— Марат, между ног Артёма склонившийся над Артёмовым пахом, плавно двигал головой вверх-вниз, насаживая свой округлившийся рот на вертикально торчащий ствол члена, и это был не сон... парень, студент-третьекурсник, сосал у него, у первокурсника Артёма, сосал по-настоящему, делал это сам — без всякого принуждения, и это... это было наслаждение, о котором он, Артём, лет с двенадцати рукодельничая — воображая секс с девчонками, даже не подозревал... то есть, он предполагал, что в рот — приятно, но что это будет приятно с парнем, он никогда не думал.
Оторвав губы от члена — выпустив изо рта влажно блестящий ствол, Марат приподнял голову, и Артём увидел в глазах Марата искрящийся блеск ликования.
— Классный писюнчик! — Марат широко улыбнулся, совершенно не стесняясь, не стыдясь того, что он только что делал.
Артём, ничего не отвечая — не зная, что сказать, нерешительно улыбнулся... а может быть, так и надо — не стесняться и не стыдиться? Они здесь одни — их никто не видит... может быть, брать в рот самому — это так же приятно, как приятно, когда кто-то берёт у тебя?
— Ты как — быстро кончаешь? — Марат, выпрямляясь, стал на колени.
— Ну, когда как... не знаю... а что? — отозвался Артём, невольно глядя на член Марата.
— Бывает, что пацаны быстро кончают — никакого удовольствия, — Марат засмеялся. — Ты, если что, не торопись... не спеши кончать. Ага?
— Ага, — словно это, отозвался Артём, по опыту рукоделия зная, что можно кончить по-быстрому, за минуту или две, а можно, делая паузы, растянуть удовольствие и на десять минут, и на двадцать... бывало, что он, Артём, зависал на каком-нибудь порносайте по полчаса, рассматривая девчонок!
Член Артёма распирало от возбуждения, — сказав «ага» — пообещав Марату не торопиться, Артём, тем не менее, хотел продолжения, то есть был бы не против, и даже очень, очень не против, если б Марат, опять наклонившись, снова вобрал бы его напряженно торчащий член в свой горячий, жаром обжигающий рот... и — сосал бы, сосал, сосал! Но вместо этого, перебирая коленями, Марат неожиданно подался вперёд, и — Артём не успел ещё осмыслить это передвижение, как напряженный, хищно залупившийся член возбуждённого парня оказался практически у его лица — у самых губ ... член был так близко, и близость была такой неожиданной, что Артём, жаждавший другого продолжения, невольно растерялся.
— Возьми... — донесся до Артёма голос Марата.
Губы Артёма невольно шевельнулись... легко, блин, сказать — «возьми»! А если... если ни разу этого не делал — никогда в рот не брал, и даже более того, никогда о таком не думал? Артём, дёрнувшись глазами вверх, уперся взглядом во взгляд Марата, — парень смотрел на Артёма уверенно, ободряюще, и во взгляде его не было ни малейшего сомнения, что Артём это сделает — в рот возьмёт... то есть, он, Артём, сейчас будет сосать — как педик... ну, как педик — и что с того? «Педик» — всего лишь слово... но ведь можно же взять просто — без всяких слов... просто взять — попробовать... да, просто попробовать... что — общага провалится сквозь землю?
— Ну... — настойчиво проговорил Марат, и член его сам собой конвульсивно вздрогнул, дёрнулся вверх-вниз. — Бери... не бойся!
Ну... а чего бояться? Никто никуда не провалится, — в теле Артёма бушевал пожар, тело распирало от наслаждения, и хотелось... хотелось секса! «Педик», «не педик»... хрень это всё — фигня! Можно, закрыв глаза, ласкать губами очищенный банан, мысленно представляя, что сосешь чей-то желаемый член, а можно, закрыв глаза, в реале сосать член, думая при этом, что сосёшь банан, и ещё неизвестно, кто при таких раскладах будет педиком в большей степени, — Артём, опустив глаза, вновь посмотрел на член... Марат пальцами правой руки перехватил член у самого основания, чуть вдавив пальцы в живот, так что член показался Артёму ещё длиннее, — толстый, чуть изогнутый ствол сочной головкой был нацелен Артёму прямо в рот, так что Артёму оставалось рот лишь открыть, и... обнаженная головка, налитая соком возбуждения, в полумраке комнаты маслянисто блестела — и оттого казалась словно отполированной... ну! Артём, делая над собой усилие и вместе с тем подчиняясь необъяснимому, изнутри идущему желанию, открыл рот, непроизвольно вытянул округлившиеся губы, голова его качнулась вперёд, и... губы Артёма прикоснулись к горячей нежной коже, — словно не веря в то, что он делает это, Артём на секунду замер, но уже в следующую секунду губы скользнули по головке дальше — и головка члена, словно большущая виноградина, оказалась полностью во рту... взял... взял член Марата в рот!
Секунду-другую Артём вообще ничего не делал — просто держал головку члена во рту, осознавая произошедшее... ну, то есть, произошедшее с ним — с Артёмом! На вкус головка была немного солоноватой, но именно немного — ровно настолько, чтобы вкус этот ощущался как специфический, ни с чем не сравнимый вкус члена, а не какого-то безымянного предмета, неизвестно для чего взятого в рот... никакого отторжения у Артёма не возникло — не появилось, и Артём, шевельнув губами, осторожно двинул головой дальше, вперёд, без подсказки и принуждения насаживая свой округлившийся рот на колом торчащий член стоящего перед ним Марата, — губы медленно, влажно скользнули вдоль горячего ствола сантиметра на два или даже на три, Артём снова замер — и снова он не почувствовал, не услышал внутри себя хоть какого-то неприятия... всё было ok! Ну, а что? Во рту у Артёма был жаром налитый член, а вещи с полок не падали, посуда не дребезжала, общага... общага была на месте! Разве всё это было не ok? Машинально подняв, вскинув вверх руки — обхватив ладонями бёдра Марата, Артём неумело, но старательно, с чувством задвигал, заколыхал головой, скользя обжимающими губами по бархатисто-нежной коже члена — испытывая необъяснимое, но вполне ощутимое удовольствие...
Хотя... что значит — необъяснимое? Если удовольствие и было необъяснимым, то необъяснимым оно было лишь для Артёма — по причине его персонального сексуального невежества... удовольствие было ощутимым, а это было куда важнее, — Артём, двигая головой, сосал член — пока не устали скулы... потом у Артёма снова сосал Марат, и Артём едва не стонал от удовольствия, конвульсивно вздрагивая всем телом... потом Марат снова сосал Артёма в губы — и первокурсник Артём уже не лежал в постели бревном, как это было в самом начале пробуждения сексуального желания, а, безоглядно отдавшись сложившимся обстоятельствам, в ответ сладострастно ласкал, обнимал и тискал Марата, изнемогая от неизбывного наслаждения... впрочем, лаская Марата — делая это руками и губами, Артём испытывал удовольствие вовсе не потому, что Марат был парнем, а испытывал он удовольствие потому, что горячее, гибкое, возбуждающе подвижное тело Марата, пышущее жаром неудержимой страсти, было живым, реальным, ощущаемым и осязаемым, а не застывшим в формате статичной графики на мониторе компа,
— по сути, в сексуальном удовольствии Артёма не было ничего «голубого» — наслаждение Артёма не увязывалась с полом партнёра, а было шире, универсальнее, да только, всецело отдавшись накрывшей его страсти, Артём об этом уже не раздумывал — Артём от души кайфовал... А ведь прояви он в самом начале чуть больше глупости — окажись он решительнее в своём утверждении, что он не педик, и ничего этого не было б... вот уж действительно иной раз не знаешь, где потеряешь, а где обретёшь! Можно, ни разу не испытав, с чужих слов рассуждать о том, что это нехорошо, что делать так стыдно, даже позорно, а можно — попробовать самому... что, собственно, и случилось с Артёмом, — он и Марат, два парня-студента, волею случая оказавшиеся вместе для проживания в одной комнате, снова сосали друг друга в губы, снова, изнемогая от наслаждения, брали один у другого в рот -одновременно сосали друг другу, ложась «валетом»... это был кайф!
Марат был старше Артёма, Марат имел сексуальный опыт — и потому в постели он был ведущим; а неофит Артём, весь предыдущий опыт которого сводился к рукоделию, был, соответственно, ведомым; это было логично. Но то ли потому, что разница в возрасте как-то естественно и незаметно сделалась малосущественной, то ли потому, что накал страсти у неофита Артёма оказался ничуть не меньше, чем у опытного Марата, а только, ломая стереотипы — изнемогая от нетерпения, не Марат, а Артём предложил знакомство углубить — «познакомиться» ещё ближе.
— Давай... — возбуждённо, нетерпеливо выдохнул Артём, оторвав свои губы от члена Марата.
— Что тебе дать? — отозвался Марат, в свою очередь выпуская из губ член Артёма. Марат понял, о чём Артём говорит — что стоит у Артёма за словом «давай», но Марату вдруг захотелось, чтобы Артём своё желание проговорил внятно... ну, то есть, чтобы сказал он о том, что он хочет, так же внятно, как внятно он говорил час назад «я не педик», «я не хочу».
— Ну, это... — Артём, вдруг растерявшись — не зная, как следует правильно сформулировать своё желание, на мгновение запнулся. — Сзади давай... ну, то есть, в зад... — На языке у Артёма вертелось «в жопу», но в самый последний момент, уже открыв рот, он, сам не зная почему, заменил грубоватую «жопу» на нейтральный и при этом вполне синонимичный «зад».
— В зад — не обязательно сзади, — улыбнулся Марат, наблюдая за невольно возникшей растерянностью Артёма. — Или ты хочешь, чтоб именно сзади?
— Ну... я не знаю, — снова запнувшись, проговорил Артём, и Марату показалось, что Артём растерялся ещё больше. — Я же не педик! — Артём произнёс это неожиданно, и было непонятно, то ли, сказав так, он тем самым исчерпывающе объяснил, почему он не знает, чем «в зад» отличается от «сзади», то ли, осознавая свою растерянность и на растерянность эту досадуя, он таким образом попытался в качестве моральной компенсации бросить камешек в огород Марата.
— Блин! А кто... кто, интересно, здесь педик? — тихо рассмеялся Марат, прижимая Артёма к себе. — Может быть, я?
— Не знаю, — буркнул Артём; говоря «давай», Артём предполагал дальнейшее продолжение — а точнее, углубление — знакомства, а вместо этого вдруг повеяло дискуссионным клубом... нах им теперь все эти разговоры! Мышцы сфинктера у Артёма зудели так, что впору было гасить там огонь чем-то более существенным, чем разговор.
— Ты не знаешь, а я знаю... — рука Марата, скользнув по бедру Артёма, раскрытой ладонью легла на горячую, сочно-упругую ягодицу лежащего на боку парня. — Хочешь, скажу на ухо? — Марат явно дурачился, но дурачился он легко, ничуть не обидно. — По секрету скажу... хочешь?
— Ну! — коротко отозвался Артём. — Скажи...
Лаская ладонью Артёму ягодицу — чуть потискивая, поглаживая атласно-нежную кожу, Марат в самом деле приблизил губы к Артёмову уху — и ухо Артёма обдало горячим шепотом:
— Деточка! Все мы немного педики — каждый из нас по-своему педик... из чего, как ты понимаешь, следует вывод: никогда не плюй в колодезь... это очень хорошее правило! Можешь запомнить...
Про то, что не надо плевать в колодезь и что это очень хорошее правило, Марат проговорил уже во второй раз, но теперь эти слова прозвучали не абстрактно и отвлеченно, а наполнились новым, совершенно конкретным смыслом — в ответ на слова Артёма «я же не педик», сказанные после всего, что у ж е было, — слова про колодезь теперь можно было расценить как камешек в огород Артёма.
— Ладно, Артёмчик! — Марат, оставив в покое Артёмовы ягодицы, приподнялся — сел на постели, свесив ноги на пол. — Будем трахаться в зад... думаешь, я не хочу этого? Хочу, Артём... ещё как хочу! И если б об этом не сказал ты, об этом сказал бы я... элементарно! Потому как это — кайф! Впрочем... — Марат улыбнулся, — вначале будет немного больно... ты не боишься боли?
— Ну... смотря что за боль! — Артём, глядя на Марата, непроизвольно стиснул мышцы сфинктера, и это невольное сжимание тут же отозвалось всплеском полыхнувшей сладости в ноющем члене, в промежности, в туго сомкнутом отверстии ануса.
— Нормальная боль, — отозвался Марат, вставая. — Сейчас я смазку возьму, и... всё будет классно! — Марат возбуждённо засмеялся. — Вчера прикупил я тюбик вазелина — как чувствовал, что пригодится...
Легким рывком взметнув тело вверх — встав с кровати, Марат направился в сторону шкафа, где были его, Маратовы, вещи. В комнате был всё тот же полумрак, но глаза уже давно адаптировались, так что виделось всё без особого напряга, — Артём, оставшись лежать на смятой простыне, проследил за Маратом взглядом, думая, что вчера... вчера они ещё не были знакомы — ещё друг друга не видели, ничего друг о друге не знали, а Марат купил вазелин... «чувствовал, что пригодится»... как он мог чувствовать?
— А почему будет больно?- проговорил Артём, скользя взглядом по телу Марата. — Если со смазкой... что — всё равно будет больно?
Собственно, только теперь, когда отошедший в сторону Марат оказался от Артёма на расстоянии нескольких метров, Артём смог впервые увидеть обнаженного Марата полностью — с головы до ног, — всё предшествующее время они были в постели, были в непосредственной близости, или, как ещё говорят, нос к носу, их тела постоянно соприкасались, и только теперь Артём увидел Марата со стороны; фигура у парня была идеальной — в том смысле, что всё в ней было пропорционально, всё было соразмерно... и Артём, рассматривая Марата, поймал себя на мысли, что он хотел бы, чтоб у него, у Артёма, была б точно такая же фигура — фигура античного воина.
— Смазка лишь облегчает вход, но не делает норку шире... тем более, если ты ещё девственник... в смысле: анальный девственник, — Марат, говоря это, вновь оказался у постели Артёма. — Ты ведь ни разу ещё не трахался — попку ни разу не подставлял?
— Нет, — коротко — односложно — произнёс Артём, глядя на вздёрнутый вверх напряженный член Марата... член, который он только что брал в рот — сладострастно сосал, ощущая во рту солоноватую, жаром налитую плоть обнаженной головки... член, который сейчас, через минуту или две, окажется в его теле — в его, Артёмовой, жопе... большой, напряженно твёрдый, возбуждённо горячий, хищно залупившийся член парня, о котором он, семнадцатилетний Артём, ещё вчера не имел никакого понятия... где-то, далеко отсюда, были родители — отец и мать... где-то были друзья — и школьные, и дворовые... а он, Артём, едва поселившись в студенческом общежитии, уже лежал, обнаженный и возбуждённый, в полумраке комнаты на постели, смотрел на чужой торчащий член, и. .. он хотел продолжения! И это при том, что он никогда о подобном не помышлял — не думал, не фантазировал... всё это было похоже на сон — и в то же время это всё было реальностью, было наяву!
— Так вот, Артём... в природе всё предусмотрено, — Марат, отвинтив колпачок на тюбике, приставил головку тюбика к головке члена, и Артём тут же уловил запах вазелина. — Смотри: у любого парня есть от природы данная — потенциально существующая — предрасположенность к сексу с парнем... ну, то есть, с представителем своего пола. Кто и как этой предрасположенностью распоряжается, кто её реализует, а кто нет — это уже другой вопрос.
Но сама по себе такая предрасположенность есть у каждого — это, к слову сказать, научно доказанный факт. Ну, а поскольку такая предрасположенность предусмотрена самой природой, то, соответственно, этой же самой природой предусмотрен и механизм слияния парня с парнем, то есть анальный контакт, для чего мышцы ануса сформированы природой эластичными и растяжимыми — чтобы можно было в анус вставлять член... эволюция, блин! Всё продумано — всё предусмотрено... — Марат, глядя на Артёма, рассмеялся. — Так что, Артём... не бойся! Если и будет больно, то эта боль не смертельная. Трахались так всегда и везде — во все времена и на всех континентах... то есть, не ты первый — ты не последний... давай, ноги вверх поднимай — я тебе норку смажу...
— Значит... выходит, что т а к может — каждый? — проговорил Артём, думая про себя.
— Блин! Ну, а я тебе в самом начале о чём говорил? — Марат, не дожидаясь, когда Артём поднимет ноги, сам обхватил Артёмовы ноги за лодыжки — сам, разводя послушные ноги Артёма в стороны, поднял их вверх, отчего ягодицы Артёма, вслед за ногами подавшиеся вперёд и вверх, разошлись, широко распахнулись в стороны. — Может — каждый, и многие это делают, то есть кайфуют по полной программе, реализуя такую возможность, но... не каждый при этом становится геем. Как говорит народная мудрость, много званых, да мало избранных... — Марат, говоря это, снова оказался на кровати — аккурат напротив ягодиц Артёма; в полумраке очко Артёма матово темнело небольшим кружочком, и Марат, выдавив из тюбика на палец вазелин, подушечкой пальца мягко прикоснулся к туго стиснутому отверстию, почувствовав, как мышцы сфинктера под пальцем конвульсивно дёрнулись, зашевелились. — Что — приятно? — тихо засмеялся Марат, делая пальцем плавные круговые движения — втирая вазелин Артёму в наружную область сомкнутого входа.
— Не знаю... — чуть слышно и потому неневнятно отозвался Артём, думая о том, что это действительно... действительно приятно! Но уже в следующее мгновение Артём непроизвольно дернулся всем телом, почувствовав, как палец Марата, преодолевая сопротивление, скользнул вглубь. — Ой, блин! Ты чего...
— Тихо, тихо! — возбуждённо прошептал Марат, глядя Артёму в глаза — чувствуя, как указательный палец, на треть введенный в очко, плотно обжался, обтянулся-стиснулся тугим конвульсивным жаром. — Лежи спокойно...
Артём почувствовал, как палец плавно и тоже как бы по кругу зашевелился внутри, не углубляясь дальше... в принципе, это было не больно, и Артём в ответ не отозвался... Артём лежал с запрокинутыми, полусогнутыми в коленях ногами, удерживая колени ног на уровне своего лица, в то время как Марат, на коленях стоя перед Артёмом, круговым движением пальца смазывал вход изнутри, медленно втирая вазелин во внутреннюю область входного отверстия, — ничего не говоря, они смотрели друг другу в глаза, и Артём, чутко вслушиваясь в новое ощущение, невольно думал о том, что сейчас... сейчас вместо пальца... эта мысль — «вместо пальца... сейчас... туда...» — и возбуждала Артёма, и пугала: и боязно было, и вместе с тем хотелось... неистребимо хотелось!
Хотелось, и это было естественно и объяснимо: желание было сильнее боязни — неизмеримо сильнее; боязнь была умозрительна, и если б Артёма спросить сейчас, чего он боится, он бы ответил, что сам не знает, чего он боится, и это было бы истинной правдой, поскольку в основе его боязни не было ничего личного — ни предыдущего опыта, ни предыдущего знания; а желание полыхало в теле огнем — оно было конкретно, весомо и зримо, оно ощущалось всем телом, и, прежде всего, ощущалось т а м... оно было сфокусировано, сконцентрировано там, откуда Марат извлёк палец, — запрокинув разведённые ноги — подставив очко, Артём с нетерпением ждал... но — всё оказалось совсем не так просто, как представлялось это Артёму, когда он, толкаемый возбуждением, первым проговорил нетерпеливое «давай», имея в виду анальный секс... всё оказалось не так гладко — не так легко.
Конечно, природа мудра, и потому она предусмотрительно распорядилась так, чтобы мышцы ануса были растяжимыми, способными пропускать в случае надобности напряженные члены самых разных калибров, и смазка, несомненно, была призвана облегчать этот акт... всё было так, но когда Марат, приставив обнаженную головку к туго стиснутым мышцам входа, надавил, пытаясь проникнуть членом Артёму в зад, Артём ощутил мгновенно полыхнувшую в промежности боль, и эта боль была уже не умозрительно предполагаемой, а совершенно ощутимой, как ощутимо было до этого удовольствие, — Артём, округлив глаза, дёрнулся из-под Марата, судорожно рванулся, так что головка Маратова члена, лишь наполовину успевшая войти в очко, в тот же миг оказалась отторгнутой, с силой выдавленной обратно... что, впрочем, третьекурсника Марата нисколько не обескуражило.
— Я не смогу... ничего не получится... — панически выдохнул Артём, одновременно с этим пытаясь опустить запрокинутые ноги, чтобы тем самым закрыть для Марата доступ к входному отверстию. — Не могу я...
— Можешь! И сможешь! Всё, блин, получится, — уверенно отозвался Марат, удерживая ноги Артёма в прежнем положении. — Лежи... всем поначалу бывает больно, но — от боли этой еще никто не умер... наоборот... всё у нас получится... лежи...
Марат, говоря это, потянулся за тюбиком с вазелином... и действительно — всё получилось! Марат ещё дважды вставлял Артёму в очко указательный палец — терпеливо разминал вход, и когда с пятой попытки Артём, сцепив зубы, напрягся, но не дёрнулся, всё получилось: головка Маратова члена плавно вскользнула в отверстие зада, и вслед за головкой так же плавно заскользил, углубляясь, сам ствол, — Марат, затаив дыхание, глядя на напряженно застывшее, чуть искаженное гримасой лицо Артёма, медленно вдавил член полностью, до самого основания, ощущая сказочный, ни с чем не сравнимый кайф... всё, главное было сделано — болевой порог у Артёма был пройден, преодолён! Вдавившись лобком в промежность Артёма — чувствуя членом опаляющий жар Артёмова тела, Марат на какое-то время замер, давая возможность Артёму привыкнуть, приноровится к боли... на лбу Артёма проступила испарина, — было, конечно же, больно... ещё бы, — член у Марата был немаленький, и он, этот член, был весь у Артёма внутри!
— Блин, зачем согласился я... давай... еби! — выдохнул Артём, кусая губы. — Или нет, бля... вытаскивай! Я не могу... не могу я больше! Вытаскивай...
— Тихо, Артёмчик, тихо...
— Я не могу... еби! — последнее слово Артём выдохнул с отчаянием в голосе, не столько сознавая, сколько чувствуя, что Марат свой член из него теперь всё равно не вытащит — пока он в него, а Артёма, не кончит. — Еби...
Марат, нависая над Артёмом, медленно, с наслаждением заколыхал, задвигал задом... Боль была горячая и вместе с тем тупо раздирающая — наждачная, — кусая губы, Артём содрогался в такт Маратовым толчкам, думая о том, что никогда он больше ... никогда и ни за что не подставит он свой зад ещё, — Артёму казалось, что это не член, а огромный раскалённый поршень скользит в его теле, в то время как Марат, ритмично двигая задом, был на седьмом небе... сладострастно сопя, изнемогая от наслаждения, в полумраке комнаты студенческого общежития парень трахал парня — студент-третьекурсник шпилил в зад семнадцатилетнего первокурсника, и было отчетливо слышно, как под тяжестью двух ритмично содрогавшихся тел ритмично скрипят пружины матраса: вжик, вжик... пружины скрипели — словно шептали «вжик-вжик, и опять — мужик...»
Вжик, вжик... несколько минут обжигающей, толчками распирающей боли слились для Артёма в один сгусток скользящего огня, и потому Артём не сразу понял, почему Марат, содрогнувшись всем телом, неожиданно замер, глядя на него, на Артёма, невидящим, внутрь себя обращенным взглядом... но — уже в следующее мгновение Артём почувствовал, как у замершего, неподвижно застывшего Марата член сам собой конвульсивно вздрагивает, дёргается ... «кончил... он в меня кончил... всё... сейчас он вытащит...» — мелькнула у Артёма мысль-догадка.
— Писец... — прошептал Марат, с силой вжимаясь в промежность Артёма освобождённым, пусто звенящим лобком. — Артёмчик... это — писец!
— Вынимай... вытаскивай! — нетерпеливо шевельнулся Артём, желая лишь одного — быстрейшего освобождения.
Марат, колыхнув задом, рывком извлёк из ануса член — и боль, распиравшая Артёма изнутри, в тот же миг скукожилась, испарилась, исчезла, как если бы её не было вовсе, — Артём, опуская ноги, почувствовал кайф офигенного облегчения; от траха осталось лишь ощущение влажности внутри — там, в глубине, за мышцами вновь сомкнувшегося ануса... «вжик-вжик, и опять — мужик», как сказал Марат... ну, а что, блин... разве не так?
— Нормально? — Марат, глядя на Артёма, улыбнулся; глаза у Марата искристо сияли, и взгляд был... странный был взгляд: так, как смотрел Марат, смотрят влюбленные — на возлюбленных.
— Чего, блин, нормального? — отозвался Артём, но в его голосе не прозвучало ни возмущения, ни досады, ни недовольства. — Чуть задницу не порвал...
— Ну, не порвал же! — Марат, засмеявшись, встал с кровати. — Лежи, я сейчас...
Марат отошел к столу, и Артём, проследив за Маратом взглядом, увидел, как Марат взял со стола салфетку, как, наклонив голову, стал вытирать салфеткой член, — Марат стоял к Артёму вполоборота, голый, стройный, и... сейчас он, Артём, точно так же — этого парня... точно так же — в зад... а ведь еще час назад он не мог даже предположить, что он будет не просто об этом думать, а он будет этого хотеть! Рука Артёма сама собой потянулась к чуть обмякшему, потерявшему твёрдость члену — и, едва член оказался в ладони, как в тело тут же стала стремительно возвращаться сладостная истома нереализованного желания, оттесненного, но не вытесненного чувством предыдущей боли... странное состояние было у Артёма!
Он лежал на кровати голый, ему было семнадцать лет, он был новоявленным студентом, был студентом-первокурсником, и его только что этот стройный парень, вытирающий член, натянул в зад — сделал педиком, а в душе у него, у Артёма, не было ни смятения, ни отчаяния, ни растерянности, ни стыда... наоборот, в его трахнутом теле вновь разгорался огонь сладострастия! Он дал Марату — подставил Марату зад, и теперь Марат... теперь этот парень даст ему — точно так же ляжет на спину, разведёт, раздвинет свои ноги, поднимет их вверх, и Артём... «педик» — мелькнула у Артёма короткая мысль, но теперь эта мысль его, Артёма, ничуть не смутила, ни капли не испугала, как будто то, что слово это означало, было одно, а то, что сейчас в этой комнате происходило, было совсем другое... странное у него, у Артёма, было состояние: ему нужно было б сейчас испытывать стыд, или смятение, или отчаяние, или ещё что-нибудь из этой же области, а он... он, глядя на Марата, испытывал совершенно внятное, конкретное, вполне осознаваемое желание, — болью прерванное, но никуда не девшееся, не исчезнувшее желание полыхало в теле Артёма с новой силой! «Педик», «не педик» — это были слова, всего лишь слова, и эти слова над нам, над Артёмом, сейчас не имели никакой власти...
На полу у стола осталось лежать несколько скомканных салфеток, — Марат вновь подошел к кровати, и Артём обратил внимание, что член у Марата хотя и опал, но не съёжился, не скукожился, а открытой головкой крупно, весомо и тяжело свисал вниз, напоминая большую сосиску... у него, у Артёма, член бывал точно таким же — после затяжных, то и дело прерываемых, сладостно изнуряющих рукоделий у монитора компа.
— У меня стоит, — проговорил Артём, сжимая в кулаке свой напряженный, вновь отвердевший, налившийся соком желания член.
— Ну, естественно! Ты же не кончил... — засмеялся Марат, опускаясь на край кровати; рука Марата протянулась к Артёмову члену, и Артём, тут же разжав свою ладонь, убрал с напряженно торчащего члена руку свою, уступая место руке Марата... и снова Артём не почувствовал ни стыда, ни какого-либо смущения — как если бы всё это делалось уже в сотый раз или просто было б самым обыденным делом! — Классный писюнчик, — проговорил Марат, ещё сильнее смещая, сдвигая вниз по стволу крайнюю плоть. — Я, как увидел тебя, сразу подумал... — наклонившись, Марат провёл круговым движением языка по головке члена, и Артём от этого влажного, жаром опалившего касания непроизвольно дёрнулся, изнемогая от сладости... сладость снова была везде: в самом члене, в промежности, в снова стиснутых, но теперь скользко-влажных от вазелина мышцах ануса.
— Что ты подумал? — глухо проговорил Артём, ощущая, как язык Марата медленно, невыносимо медленно скользит снизу вверх по натянутой, как струна, уздечке.
Марат, оторвав язык от члена, поднял голову — посмотрел в глаза Артёма тем «странным» взглядом, каким он уже на Артёма смотрел.
— Подумал: а какой ты в трусах... ну, то есть, какой ты т а м, под трусами...
— Ну, и какой я? — на секунду запнувшись, всё так же глухо проговорил Артём, невольно удивляясь, что такая мысль — т а к а я мысль — могла у Марата возникнуть, едва они встретились... вот уж действительно: никогда не знаешь, что в голове у другого — о чём другой невидимо думает!
— Ты — обалденный! — выдохнул Марат, ни на секунду не задумываясь, произнося это так, как если б он знал Артёма тысячу лет; лицо Марата вновь опустилось к торчащему члену, и — Артём почувствовал, как губы парня, обжимая горячий, распираемый кайфом ствол, плавно заскользили пылающим жаром вверх-вниз.
Член распирало от кайфа
94
5
Просмотров: 5675