Миллениум

risu inepto res ineptior nulla est...
поехали?
1. ВСТРЕЧА В ПУТИ
Я оказался
в случайной компании...
О голубых зашел разговор...
тема избитая!..
но – один парень
заволновался, – типичный монтёр!
Забеспокоился...
Нервный... субтильный, –
право, такому лучше не пить! –
он то смеялся...
то гневался сильно...
и всё порывался кого-то убить...
Кого?..
Мы сидели под Петербургом
в деревне глухой, занесённой снегом...
а за окном
бушевала вьюга...
и мат прерывался взрывами смеха...
Тема –
избитая?
В пьяном угаре
под Петербургом семь молодцов
«тему избитую»
вновь избивали –
дым содрогался от злых голосов...
Громко
кричали о пидарасах,
пьяно смеясь над каким-то Серёжей...
«Пидоры
все!» И я соглашался,
не признаваясь им, что я тоже...
«Все!»
(кроме этих, тесно сидящих
вечером поздним под Санкт-Петербургом?), –
нервно кричал
возбудившийся мальчик...
А за окном куролесила вьюга...
Я думал
о них... о себе... и о многих,
живущих и живших под вечной Луной...
и что
у монтёра стройные ноги...
и что он такой же, как я, голубой...
и что
его тёмная ненависть – это
неясное чувство, что он за бортом...
Звенели стаканы
в дыму сигаретном...
вопило в монтёре его естество:
кричал он –
пристрастно, угарно и пьяно...
а в этот момент австралийский моряк
на сухогрузе,
идущем в Панаму,
юнге ломал пацанячий целяк...
Громко
смеялись они... а в Маниле
в эти мгновения – что за страна? –
неутомимо
друг друга любили
два черноглазых, как ночь, пацана...
С жаром
кричали... а в это же время
члены в сушилке стояли упруго –
в воинской
части южнее Тюмени
два новобранца ласкали друг друга...
Шумно
они возмущались... а где-то
в эти минуты в далёком Чикаго
старший
кадет молодого кадета,
изнемогая, в гостинице трахал...
Слушал я
молча... а в Сан-Себастьяне
в эти минуты французский матрос,
голубоглазый,
весёлый и пьяный,
лапал мальчишку, целуя взасос...
«Пидор!» –
кричали... и в эти минуты
парню Серёже где-то икалось, –
смачно
его обсуждали, как будто
в нём было дело... Вьюга металась
под
Петербургом... а в Кисангани
в это же – в это же самое! – время
трахались в зад
африканские парни...
трахались парни южнее Тюмени...
дёргалось тело
смазливого юнги...
жарко сопели два голых кадета...
я – в это время! –
под Санкт-Петербургом
весело думал, дымя сигаретой,
что
у сидящего рядом монтёра
стройные ноги... и что их на плечи
я бы
забросил, и – до упора...
вмиг бы забыл он дурацкие речи!
Никем
не согретый
в задроченном детстве, –
я таких в жизни видел не раз, –
он оказался
со мной по соседству,
несостоявшийся педераст...
Пили...
а рядом, в соседнем доме,
под одеялом членом играя,
мальчик
Андрюша о мальчике Роме
думал и думал... и, замирая,
слушал
Андрюша стенания вьюги, –
выла она, лютовала за стенкой...
Мальчик
Андрюша думал о друге,
под одеялом сжимая коленки...
2. КСТАТИ...
бывает нечто,
о чём говорят: «смотри, вот это новое»,
но это было уже в веках, бывших
прежде нас*:
Адам,
воспылавший к Еве,
сотворённой из его ребра...
Христос,
тридцатитрёхлетний,
выделявший ученика Петра...
Зевс,
влюбившийся страстно
в отрока по имени Ганимед...
Солон...
Гиппократ... Гораций –
великий античный поэт...
Ионафан,
Давида любивший
(Первая книга Царств)...
Нарцисс,
над водой застывший...
НЕТ ОТ ЛЮБВИ ЛЕКАРСТВ!
Мифы...
Легенды... Реальность...
Куда мы ни бросим взгляд,
гомо...
сплошь! – ...сексуальность
находим: за рядом ряд...
древние
греки... и иже с ними,
жившие в давние времена...
юноши
Спарты... мужчины Рима...
Античность – сплошная голубизна!
Это –
в Европе. И то же – в мире,
от Азии до Америки Южной:
мужчины
мужчин изначально любили
во все времена – отрицать не нужно!
Солдаты...
Философы... Полководцы,
изменившие истории ход...
и самый
великий из них – Македонский!..
Но даже бессмертные смертны...
Вперёд
время летело –
пришло христианство,
и с ним, как Янус, двойной стандарт:
папы римские –
Пий... Бонифаций... –
предпочитали мальчишеский зад,
a смертных –
простых! – на кострах сжигали
как совершивших «содомский грех», –
две
тысячи лет двойной морали...
А мир неделим и един для всех!
Микеланджело,
Леонардо да Винчи –
гении-геи на все времена, –
и Вовка,
пацан симпатичный,
который мне целку сломал
в далёком
цветущем апреле...
мне было немного лет, –
муть
подростковых томлений
прорезал спасительный свет...
Валерка,
шептавший: «Тихо...»
и – целовавший в губы...
Герои
античных мифов...
Живущие рядом люди...
Рыцари...
Тамплиеры...
Скульпторы... Живописцы...
Пламенные
революционеры...
Смазливые гимназисты...
Овидий...
Поэт Жуковский...
Поэт Михаил Кузмин...
Композитор
Пётр Чайковский...
Автор «Сонетов» Шекспир...
Лермонтов,
написавший
«Юнкерские поэмы» –
сам
юнкеров ебавший,
как Байрон, не чужд был темы...
Толик –
весёлый парень! –
друг отшумевших дней...
Не каждый
десятый – Байрон,
но каждый десятый – гей.
Нужно
десятки... сотни страниц,
чтоб перечислить всех,
кто
был известен, был знаменит, –
не говорю о тех,
кто
не оставил в истории след,
но тоже любил парней
тайно ли,
явно ли – разницы нет, –
каждый десятый – гей!
(«Этой
статистике мы не верим!» –
те говорят, по ком
колокол
звонит...) Г. В. Чичерин –
дел иностранных нарком...
Пётр Великий...
Гай Юлий Цезарь...
главный чекист Ежов...
Гоша –
из ЖЭУ смазливый слесарь...
издатель Дима Лычёв,
чью –
об армейской службе – книжку
я прочитал взахлёб...
Ваня К.,
краснодарский парнишка,
на которого у меня встаёт...
Я сам,
пассажир транзитный,
в детстве считавший, что
быть
педерастом стыдно, –
пацан, чьё детство прошло...
Века
пролетали, как миги...
тащились – как черепахи...
Что
оставляем мы? Книги –
любовь свою на бумаге...
ШКОЛЬНИКИ
КУРЯТ В СКВЕРИКЕ...
ДОКУРЯТ... ПРИДУТ ДОМОЙ
И БУДУТ
ЛЮБИТЬ СВОИ ЧЛЕНИКИ –
КАЖДЫЙ СВОЕЙ РУКОЙ...
Смена
тысячелетий...
Жизнь – свеча на ветру...
Может,
я в Интернете
завтра Тебя найду,
и –
станешь ты Антиноем...
а может быть, Адрианом...
...Ветер
за стенкой воет.
Андрюша под одеялом,
сжав
в кулачке упругий,
пышущий жаром уд,
о Ромке –
о лучшем друге –
мечтает... и сладкий зуд
в дырочке,
туго сжатой –
девственно-непроткнутой,
тлеет,
чтобы пожаром
вспыхнуть через минуту...
3. ДОМ НА ОБОЧИНЕ
Мальчик
Андрюша хочет...
...а рядом, в соседнем доме,
пьяный
монтёр бормочет,
что он – лично он! – не гомик,
что он –
лично он! – не может
понять, что за сладость, если
парень
в зад мужеложит
парня... «Вот ты! – мы вместе
сидим, –
ты можешь представить,
что ты...» Я икаю: «Нь-ет!»
«Вот!
Ты правильный парень!»
«Да!» – говорю в ответ.
(В клейком
безмолвном стоне
пододеяльник, – в полночь
рядом,
в соседнем доме,
мальчик Андрюша кончил...
а где-то
стучат колёса –
поезд летит вперёд:
в тамбуре
у матроса
пьяный студент сосёт...
а где-то
между ногами
смутно белеет зад:
койка
скрипит в казарме –
солдата ебёт солдат...
а где-то
смазливый школьник
колени к груди прижал,
подставив –
всего за стольник! –
попу...) «А он сосал!» –
и снова:
«Кто б мог представить!» –
я слушаю про Серёжу –
про то,
как его застали
в сарае сосущим... «Рожу
вообрази...
придурок...» –
смеётся монтёр – и снова,
вдавливая
окурок
в тарелку из-под жаркого,
он
меня убеждает,
что «педиков ныне море!»...
«Точно!» –
не возражаю, –
с пьяными я не спорю,
и он –
«пацан настоящий» –
пьяно меня обнимает, –
я знаю,
ч т о это значит...
но делаю вид, что не знаю:
в этом
случайном доме,
где сам я – случайный гость,
негде
ему, родному,
ноги раздвинуть врозь,
чтоб
объяснить приватно,
к т о он на самом деле...
Смачно
ругаясь матом,
никем не проткнутый педик,
не слышавший
про Ахилла
и друга его – Патрокла,
мусолил
неутолимо
про то, как в сарае кто-то...
и сызнова –
вновь и снова...
в сотый, быть может, раз! –
я слушал
рассказ монтёра
про чей-то чужой экстаз...
Меня
называя братом,
он тискал моё плечо...
И...
можно бы, да... не надо, –
всю ночь я гасил торчок...
............
...................................
............
А утром,
шагнув с порога
в белое море снега,
я
прокричу – ей-богу! –
в даль голубого неба:
— Эге-ге-гей! –
и крик мой
с веток сорвёт ворон...
я кончил...
во сне...
4. POST SCRIPTUM
В трусах было сыро... –
Сон
приснился мне...
и – как мальчик,
я сладко во сне спустил...
Ещё б
не спустить! так смачно
монтёр молодой вопил
о педиках...
о Серёже,
сосавшем в сарае, – о
гействе
и мужеложстве
так жарко вопил он, что
когда мы –
уже под утро –
вдвоём на полу легли,
укрывшись
одним тулупом,
я кончил под вой пурги...
...Легли
мы с ним, «как мужчины» –
строго спина к спине, –
без всякого,
блин, интима
уснули... но я во сне –
привычка
такая, что ли? –
к очку развернул лобок
и, жарко
обняв монтёра –
вдавившись в него чуток,
стал
под тулупом общим
через штаны о зад
тереться,
пока не кончил...
Я, право, не виноват,
что
до сих пор мне снятся,
как в юности, сны... и я
во сне
облегчаю яйца –
кончаю во сне... Х