ОБНОВЛЕНИЕ СМЫСЛОВ

ОБНОВЛЕНИЕ СМЫСЛОВ
(сокращенный/облегченный вариант)
Рота была на выезде — на полигоне, где в течение трёх дней должна была отработать очередные нормативы, и потому в казарме было шаром покати...
— Андрюха... иди сюда! — негромко проговорил-позвал младший сержант Бакланов.
Баклан видел, как Архип, повернувшись в его сторону, на мгновение замер... как, проходя по проходу, остановился у койки Коха — замер снова, наклонившись над лежащим Кохом... как вышел на «взлётку» и, бесшумно пройдя её, свернул в проход, ведущий к койке, на которой лежал он, младший сержант Бакланов, — подойдя, Архип сел на край койки, стоящей против койки Баклана.
— Что, Саня?
— Шланг спит? — тихо проговорил-спросил Баклан, глядя Архипу в глаза.
— Спит, — тихо засмеялся Архип.. — С головой, бля, укрылся — хуй свой нюхает... токсикоман!
Баклан засмеялся в ответ, но засмеялся как-то вынужденно, или, говоря точнее, отозвался на смех смехом скорее автоматически, а не потому, что оценил шутку Архипа про Шланга, нюхающего свой хуй... они помолчали, — не было никаких внешних причин-поводов для напряга, и, тем не менее, странный напряг, ощутимо повисший в воздухе, они оба невольно почувствовали — словно между ними, находящимися в метре друг от друга, возникло невидимое магнитное поле.
— Чего ты, Санёк, меня звал? — прошептал рядовой Архипов, вопрошающе всматриваясь в глаза лежащего на боку младшего сержанта Бакланова... собственно, можно было эти вполне обычные слова не шептать: и в силу их казарменного статуса, и потому, что вокруг них никого не было, в таком шёпоте не было никакой необходимости, и тем не менее... тем не менее, Архип не проговорил свой вопрос, а именно прошептал, отчего невидимое магнитное поле между ним и лежащим напротив Бакланом стало ещё более ощутимым, — буквально секунду-другую они неотрывно смотрели друг другу в глаза, смутно понимая, что из этого поля им так просто уже не вырваться... да и надо ли было вырываться?
— Архип... ложись ко мне! — неожиданно проговорил младший сержант Бакланов, одновременно с этим чуть отодвигаясь в сторону и таким образом как бы уступая Архипу часть своей койки. — Ложись...
Архип, услышав от Баклана «ложись ко мне», не удивился услышанному — словно он ждал от Баклана эти слова... или, во всяком случае, был к таким словам был внутренне готов, — рядовой Архипов не удивился... А между тем, это было предложение, то есть самое настоящее предложение, сделанное младшим сержантом Баклановым рядовому Архипову, и хотя прозвучало это предложение несколько грубовато, но зато прозвучало оно совершенно определённо — вполне понятно... это было конкретное предложение, и Архип, в ту же секунду осознав-почувствовав, что сейчас он это сделает — в койку к Баклану ляжет, и ляжет не просто так, а понятно с какой целью, тем не менее, глядя Баклану в глаза, растянул в улыбке губы:
— Зачем?
— Затем! Ложись, бля... узнаешь!
Говоря Архипу «ложись ко мне», Баклан без всяких на то оснований лишь смутно чувствовал, что Архип не откажется — не удивится и не возмутится... откуда у него, у Баклана, было такое чувство? Конечно, они только что, всего-навсего полчаса тому назад, на пару — или, как сказал Архип в канцелярии, «в два смычка» — отымели-трахнули в рот салабона: поочерёдно вставляя Зайцу в рот распираемые от возбуждения члены, они делали это на глазах друг у друга, не скрывали друг от друга своего наслаждения... но разве то, что они делали в туалете с рядовым Зайцем, могло теперь стать весомым основанием для того, чтобы нечто подобное предпринять-попробовать уже между собой? Ведь одно дело — в рот давать... и совсем другое дело — в рот брать... или — всё это частности, не имеющие никакой принципиальной разницы в том смысле, что «дать» и «взять» есть ни что иное, как две стороны одной и той же медали, именуемой словом «секс»? Во всяком случае, зазывая Архипа к себе в постель, Баклан сам для себя не смог бы внятно сформулировать, почему у него было чувство, что Архип не откажется — не удивится и не возмутится... просто было это чувство-ощущение — потому и сказал Баклан «ложись ко мне»; а услышав в ответ «зачем», по той интонации, с какой Архип это «зачем» произнёс, тут же понял, что в чувстве своём не ошибся — и потому ответил Архипу уже совершенно уверенно, даже нетерпеливо: «ложись, бля... узнаешь!»
— Трусы снимать, товарищ младший сержант? — дурашливо улыбаясь — изображая из себя на всё готового салабона, проговорил-прошептал Архип, чувствуя, как его член в трусах медленно наливается сладко томительной тяжестью.
— Какой ты догадливый... — тихо смеялся Баклан... и, откидывая в сторону полу тонкого армейского одеяла, в ответ так же дурашливо — подчеркнуто строго — проговорил, изображая из себя крутого «дедушку»: — В койку, солдат! Трусы я сниму с тебя сам...
— И что же мы будем делать — в койке и без трусов? — Архип неожиданно для себя самого произнёс это так, как будто он заигрывал с Бакланом... проговорил-произнёс свой вопрос совершенно блятским — словно подмигивающим — голосом, глядя на лежащего перед ним Баклана возбуждённо заблестевшими глазами.
Баклан почувствовав, как член его, поднимаясь и выпрямляясь, сладостно затвердевает.
— Что будем делать мы в койке? — прошептал Баклан, мышцами сфинктера ощущая растущее, как на дрожжах, возбуждение..
— Да, без трусов... что будем делать? — Архип, глядя на Баклана, тихо засмеялся.
— Я тебя, мальчик, ебать сейчас буду... в попку буду тебя ебать — вот что мы будем сейчас с тобой делать! — глядя на Архипа, Баклан выдохнул-проговорил всё это возбуждённо и жарко, невольно смакуя каждое произносимое слово... уже одно это был в кайф — говорить вот так, ничуть не стыдясь своего желания.
— Санёк... — выдохнул Архип и, на секунду запнувшись, невольно облизнул пересохшие губы, — я же тебя, Санёчек, сам сейчас... сам тебя выебу — вставлю тебе между ног...
Какой-то миг — буквально секунду-другую — они испытующе смотрели в глаза друг друга, осмысливая то, что только что прозвучало в темноте пустой казармы... всё было сказано, и сказано было с максимальной откровенностью — желания были открытым текстом не только озвучены, вслух проговорены, но и услышаны... их молодые, в туалете с Зайцем не утолённые, а только разбуженные желания уже шумели в их молодых телах, наполняя сладким током вожделения губы, руки, ноги... и, конечно, промежности, где у них у обоих уже дыбились от предвкушения возбуждённо залупившиеся члены....
— Ложись... — коротко и вместе с тем нетерпеливо прошептал-выдохнул Баклан, и это его нетерпеливо короткое, жарко выдохнутое «ложись» было косвенным согласием на то, о чём только что проговорил Архип.... да и как могло быть иначе?
Архип, коротко рассмеявшись, чуть приподнялся, снимая с себя трусы... не задумываясь, он вытащил из трусов одну ногу, затем другую и, положив трусы на тумбочку — оставшись совершенно голым, решительно отбросил в сторону одеяло, которым был по грудь укрыт Баклан... трусы у Баклана топорщились, вздымались колом, — младший сержант Бакланов, всё это время лежавший на спине, хотел отодвинуться в сторону, чтоб уступить Архипу половину койки, но Архип, не заметив это невольное движение либо намеренно его игнорируя, в то же мгновение навалился на Баклана всем телом сверху, подмял его под себя, с силой вдавливаясь через ткань трусов напряженно торчащим членом в твёрдый стояк Баклана... и не только членом, а всем телом — всем своим молодым, горячим и потому безоглядно сладким желанием вдавился рядовой Архипов в лежащего под ним младшего сержанта Бакланова,
— Баклан, невольно раздвигая, разводя в стороны ноги, одновременно с этим так же невольно, подчиняясь внутренней логике двух сладострастно слившихся тел, обвил спину Архипа руками, прижимая Архипа к себе... на какой-то миг они оба замерли, явно не зная, что делать дальше, — их молодые, истосковавшиеся по теплу и ласке тела, словно осознавая свалившееся на них блаженство, секунду-другую были неподвижны, и только жаркое сопение свидетельствовало о степени их взаимного возбуждения... секунду-другую они лежали без всякого движения, вдавившись один в другого, и в эти секунды неподвижности каждый из них всеми частями своего тела — руками, животами, возбужденно твёрдыми членами — словно осознавал всю упоительную сладость этого слияния... но уже в следующую секунду, подчиняясь всё той же внутренней логике сладострастно слившихся тел.
Архип самым естественным образом приблизил свои губы к губам Баклана и, не задумываясь, совершенно не беспокоясь, как это будет выглядеть со стороны и что обо всём этом может подумать Баклан, вожделенно приоткрывшимся ртом жадно и сильно, безоглядно страстно впился, всосался в рот Баклана, — младший сержант Бакланов, лишь на долю секунды удивившись т а к о м у повороту событий, тут же, принимая это как должное, а потому нисколько не возражая и не противясь тому, что делает с ним лежащий на нём Архип, послушно отдал свои губы во власть сладко впившихся губ Архипа, чувствуя новый прилив жаркого, огнём полыхнувшего сладострастия... они оба — и младший сержант Бакланов, и рядовой Архипов — не были геями, и это сладостное сосание в губы не было проявлением внезапно вспыхнувшей между ними любви, — их молодые, по теплу и по ласке истосковавшиеся тела, их не погрязшие в комплексах души — вот что было причиной совершенно естественного удовольствия-наслаждения... и еще был один существенный момент: они оба были совершенно нормальными — без кавычек нормальными! — парнями, а потому ничего удивительного не было в том порыве, который, спонтанно родившись в туалете, естественным образом теперь получил продолжение на кровати младшего сержанта Бакланова, — всосавшись в губы Баклана.
Архип невольно задвигал, заёрзал пахом по паху лежащего под ним Баклана, и Баклан, также невольно — совершенно непроизвольно — скользнув руками по телу Архипа вниз, ощутил ладонями сочные голые ягодицы, конвульсивно сжимающиеся от наслаждения.... «он, бля, ебёт... он ебёт меня — т а к ебёт...» — мелькнула в голове Баклана мысль, и эта мелькнувшая мысль странным образом породила в теле Баклана ещё большее сладострастие — Баклан, снизу вверх стараясь вдавиться, со своей стороны ещё больше вжаться пахом в пах лежащего на нём Архипа, ладонями непроизвольно заскользил по Архиповым ягодицам, с наслаждением сжимая их, поглаживая, стискивая... е-моё!.. это был кайф!
Какое-то время они сосались в губы... точнее, Архип сосал в губы Баклана, одновременно с этим судорожно сжимая ягодицы — с силой вдавливая свой колом стоящий член в пах лежащего под ним Баклана... в принципе, можно было запросто кончить так, никуда не вставляя и не всовывая, потому как член Архипа от елозящих движений то и дело залупался, тёрся клейко влажной головкой о трусы, и это было тоже необыкновенно приятно, — многие мальчишки делают именно так: стесняясь обнажаться либо не чувствуя в том внутренней потребности, они под видом борьбы, или в ходе игры-возни, или даже делая вид, что всё это шутка, к сексу никакого отношения не имеющая, кончают один на одном себе в трусы, заполучая оргазмы от одного лишь трения... но то — мальчишки, для которых в силу их возраста прямой анальный контакт еще кажется некой абстракцией, и потому они вполне довольствуются сладострастным трением — раздражением членов таким довольно простым образом; напоминающим им, мальчишкам, уже втайне ими освоенную и даже отчасти привычную мастурбацию; а в девятнадцать-двадцать лет, даже если ты делаешь это впервые, представления о способах достижения оргазма уже совершенно иные, и обуславливаются эти представления иным — взрослым — взглядом и на сам секс, и на жизнь вообще ... сосаться в губы, одновременно с этим залупая стиснутый животами член, было необыкновенно приятно, но впереди было еще более приятное, и Архип, оторвавшись от губ Баклана, приподнял голову, глядя на Баклана возбуждённо блестящими в темноте глазами.
— Санёчек... хуля ты в трусах? — прошептал Архип прерывистым голосом, съезжая с тела Баклана в сторону. — Снимай, бля.... — И, не дожидаясь, когда это сделает Баклан, тут же сам потянул его трусы к ногам, уверенно стягивая их с лежащего на спине младшего сержанта.
Спустя секунду они были голые уже оба, — Архип, нетерпеливо стянув трусы с Баклана, хотел повалиться на Баклана снова, но Баклан, увернувшись в сторону, сам подмял Архипа под себя — теперь уже младший сержант Бакланов навалился на рядового Архипова сверху и, с силой вдавливая свой распираемый от возбуждения стояк Архипу в живот, одновременно с этим почувствовал, как в живот его вдавился горячий и твёрдый, как лом, стояк Архипа... теперь они оба были совершенно голые: от кайфа — от сладости ощущений — у обоих перехватило дыхание, — оба горячие и возбуждённые, оба желающие продолжения; они лежали в пустой казарме на узкой армейской кровати, и были они в эти минуты интимной мужской близости уже не рядовым Архиповым и не младшим сержантом Баклановым, а были они Андрюхой и Саней — были просто парнями, молодыми, безоглядно возбуждёнными, преисполненными взаимного желания... они оба делали это впервые — и потому оба в своих желаниях были по-детски безоговорочно искренними... ах, какое это было упоение!
младший сержант Бакланов, и рядовой Архипов — оба — испытали вполне объяснимый кайф с рядовым Зайцем, когда они, поочерёдно вставляя Зайцу в рот, излили своё молодое семя... но то был кайф чисто физический и, кроме того, в каком-то смысле односторонний, поскольку Заяц хотя и двигал головой сам, послушно исполняя отведённую ему роль, тем не менее делал это по принуждению, то есть сосать вставляемые ему в рот члены был вынужден, а теперь они, оказавшись в одной постели, будучи совершенно голыми, сладостно возбуждёнными, испытывали от всего этого кайф обоюдный, то есть взаимный, а потому более сильный — более упоительный... кайф этот стёр, уничтожил различие между ними в званиях, в сроках службы, и в этом был тоже кайф — кайф невольного обретения человеческой сущности, отметающей лычки и прочие признаки внешней, вольно или невольно разъединяющей иерархии, — два парня без всяких знаков различия, страстно прижившиеся друг к другу, лежали в армейской казарме так, как могли бы лежать в московской квартире, или на даче под Санкт-Петербургом, или в отеле ночного Парижа, или в ничтожно малом и потому почти безымянном, в снегу утонувшем глухом городишке где-нибудь за Уралом, или на солнцем залитом, но совершенно пустынном пляже у самой кромки мягко шумящего серебристыми волнами Атлантического океана... да где угодно могли они лежать так, как лежали сейчас на узкой армейской кровати, погруженные в жаром опаляющую страсть, и это тоже был кайф — не столько осознаваемый, сколько ощущаемый кайф вечно молодой и потому упоительно сладкой, из быта выдёргивающей и в бытие погружающей свободы...
Судорожно сжимая ягодицы — елозя телом по телу Андрея, Саня сосал Андрея в губы, в то время как сам Андрюха, лежа под Саней, тискал ладонями Санины ягодицы — бархатистые, мягко упругие, возбуждающе сочные... это было блаженство! Баклан впервые целовался взасос — не именно с парнем, а вообще целовался взасос впервые в жизни, потому как до армии у него с девчонками как-то не складывалось и по этой части тоже... а тут — он делал это впервые, то есть впервые сосался взасос, и это был кайф... охуительный кайф! Наконец, оторвавшись от сладких губ Архипа, Баклан посмотрел Архипу в глаза блестящим и вместе с тем чуть затуманенным от возбуждения взглядом:
— Андрюха, бля... что — возьмешь у меня? Как Заяц... возьмёшь, бля, в рот? — прошептал Баклан, обдавая лицо Архипа горячим дыханием.
— А что — думаешь, что нет? Хуля нам, пацанам... давай, бля! Я у тебя, а я ты у меня... друг у друга — давай! — отозвался Архип, чувствуя, как губы его от страстного сосания слегка набухли и словно потолстели. — Слезай...
Баклан, беспрекословно подчиняясь, тут же откинулся в сторону, и Архип, поворачиваясь набок, невольно покосился на освещенный выход их спального помещения в узкий поперечный коридор, откуда вела дверь на выход.
-Вот, бля, придет сейчас кто-нибудь... оперативный дежурный, к примеру, или из наших кто-нибудь вдруг заявится... мало ль чего! А мы здесь кайфуем.... вот обломается! — проговорил Архип, переводя вопросительный взгляд на Баклана.
— А поебать! — отозвался Баклан, стискивая-сжимая в кулаке свой несгибаемо твёрдый, сладко зудящий член. — Или ты что — у ж е обломался?
— Я? — засмеялся Архип, точно так же — непроизвольно — тиская пальцами член свой. — Хуля, бля, мне обламываться? Кайф, бля, такой, что никаких «ракушек» не надо... ну, то есть, не надо, пока мы здесь — в армии. А в случае чего... успеем трусы надеть! Хуля нам, пацанам... поебать!
Конечно, им было вовсе не «поебать», и если б кто-то сейчас вдруг возник-появился в пустой казарме и их, возбуждённых и голых, на койке застукал, это было б подобно смерти... кто б им поверил, что они, кайфующие друг с другом, не гомики и не педики — что всё это п р о с т о т а к? Никто б не поверил... и это был бы пипец — в казарме, где одни парни, это был бы полный пипец! Но кто, где и когда видел, чтоб кто-то, на всех парусах беспрепятственно летящий в рай, вдруг взял бы и остановился — по собственной воле сошел бы с дистанции? То, о чём сказал Архип, было хотя и маловероятно, но вполне возможно — кто-то посторонний или даже свой, из роты, мог появиться в этот неурочный час в казарме... и что? Они, Андрюха и Саня, опасаясь быть застигнутыми, сейчас, прерывая своё упоительное занятие, смогли бы спокойно встать, надеть трусы и, пожелав друг другу спокойной ночи, разойтись-разбежаться в разные стороны — и сделать всё это лишь потому, что кто-то гипотетический мог их гипотетически застукать? Да ни за что! Ни за какие коврижки! Ни за какое бабло! Это был кайф — полноценный кайф, и если б сейчас не Архип, а Баклан вслух предположил бы, что кто-то их, возбуждённых и голых, может увидеть-застукать, то «поебать» Баклану ответил бы Архип... только и всего! Собственно, он и ответил — повторил «поебать» вслед за Бакланом.
Баклан, приподняв на локте верхнюю часть тела, нетерпеливо подался животом к лицу Архипа, думая, что Архип возьмёт в рот — пососёт — первым... а потом у Архипа возьмёт в рот он сам, и таким образом они это сделают — это попробуют, но Архип, упреждая Баклана, остановил его на полпути:
— Саня, не так... ложись валетом — и мы друг у друга отдновременно... одновременно, бля, в рот возьмём!
Баклан, не отзываясь, послушно развернулся на сто восемьдесят градусов и, укладываясь боком против лежащего на боку Архипа, одновременно с этим подал своё тело назад, так что лицо его оказалось напротив паха Архипа, в то время как его собственный пах очутился аккурат на уровне Архипова лица.
— Бля, никогда не сосал... — непроизвольно вырвалось у Архипа, и он, приглушенно засмеявшись, легонько сжал пальцами член Баклана у самого основания.
— Я, бля, что ли сосал? — отозвался Баклан, точно также беря пальцами член Архипа — перехватывая ствол у основания, чтобы было удобней направить его в рот.
Возбуждённый, твёрдый, сочно залупившийся член был у Баклана перед глазами, и эта близость чужого, хищно устремлённого в рот члена невольно рождала в душе Баклана странно приятное, непонятно почему волнующее чувство... никогда ни о чём таком не думавший — никогда о подобном не помышлявший и даже с самим собой наедине никогда не предполагавший, что он на такое способен, Баклан вожделённо смотрел на член Архипа, и ему казалось, что его губы наполняются нетерпеливым желанием... а еще от члена исходил специфически мужской запах, но этот запах был не резкий и потому не отталкивающий, а едва уловимый — и тоже странно волнующий... глядя на член, Баклан хотел что-то добавить к сказанному — сказать про то, что он тоже, как и Архип, никогда не сосал, ни у кого ни разу не брал в рот, но в это мгновение он почувствовал, как головка его члена плавно вошла, провалилась в горячее и влажное, сладко обжавшее, и... ощутив это сладостное пленение — осознав, что Архип его член уже в з я л, Баклан, ничего не говоря за ненадобностью что-либо произносить, тут же совершенно непроизвольно потянулся губами к головке члена Архипа, — губы Сани Бакланова коснулись сочной, бархатисто-твёрдой плоти, и он, ни на мгновение не усомнившись в правильности того, что он делает, тут же влажно скользнул губами вперед, насаживая свой округлившийся рот на колом стоящий член Андрея....
Ё-моё!.. как же всё это было просто: лежа вот так — «валетом», делать всё это одновременно... и, делая одновременно, получать от этой одновременности двойное — взаимное — удовольствие... меньше часа тому назад, вставляя свой член в рот Зайцу, ощущая, как от воздействия горячих, влажно скользящих по вздыбленному стволу губ, сладко залупающих головку, огнём полыхает промежность, Баклан готов был подумать, что сладость эта — тот потолок, которого он достиг, а теперь он, лежа на койке, сосал сам, и это был кайф ничуть не меньший... ебать в туалете в рот Зайца было в кайф, но и сосать возбуждённо горячий член было ничуть не меньшим удовольствием — ничуть не меньшим, чем ощущать чьи-то губы на члене собственном, но теперь, когда всё это делалось одновременно, парни испытали кайф вдвойне, — промежность Архипа сладко гудела: ритмично насаживая свой рот на член Баклана, в то время как губы Баклана так же ритмично скользили по его собственному стволу, Архип точно так же, как и Баклан, испытывал самое неподдельное наслаждение... это был даже не кайф — это был полный улёт! Члены были солоноваты, но эта солоноватость не вызывала ни у Архипа, ни у Баклана ни малейшего отторжения — эта была та специфически мужская солоноватость, которая совершенно адекватно воспринималась ими в ответ на вдруг давшие о себе знать однополые импульсы... ах, как же всё это было классно!
Достаточно быстро оба нашли оптимальный темп и ритм, то есть приноровились друг к другу, так что уже не было никакой необходимости направлять члены руками, и руки обоих, словно дополняя и без того сладостные ощущения, взаимно заскользили по голым задницам, — с упоением трахая друг друга в рот, Андрюха и Саня взаимно ласкали друг другу ягодицы — гладили, мяли-сжимали, легонько тискали вожделеющими ладонями сочную, упруго-податливую мякоть полусфер... наверное, если б они за какой-то час до этого не разрядились с Зайцем, они бы наверняка уже кончили, но они делали это по второму кругу, и потому наслаждение длилось и длилось... лишь на короткое время выпуская члены изо рта, чтоб сглотнуть слюну, они снова вбирали их в рот — снова сосали, изнемогая от удовольствия... собственно, Архип Баклану не врал, когда говорил в канцелярии, что у него до армии бикса сосала — в рот брала, — Архипу в принципе это было не ново, но то ли те ощущения полуторагодичной давности успели притупиться-забыться, то ли сейчас играл свою роль тот факт, что Архип, чувствуя на члене жаром обжигающие губы Баклана, сосал при этом член Баклана сам, а только сейчас, с Саней, всё это было намного лучше — намного приятнее! — чем с той придурашной биксой, — парни сосали друг у друга, изнемогая от удовольствия... наконец, Архип первым почувствовал признаки приближающегося оргазма и, рывком выдергивая свой член изо рта Баклана, одновременно с этим выпустил чужой член изо рта своего, — резко дернувшись, Архип торопливо отстранился в сторону.
— Ты чего? — встревожено вскинул голову Баклан, готовый рвануться к тумбочке — к своим трусам; глядя то на Архипа, то на квадрат освещенного коридора, он вмиг обострившимся слухом пытался уловить признаки посторонних звуков.... всё было тихо. — Чего ты? — прошептал Баклан, вытирая тыльной стороной ладони мокрые губы.
— Бля! Ещё бы немного — и я бы кончил... — шепотом отозвался Архип, объясняя своё столь внезапное отстранение. — Давай, бля... давай отдохнём чуть-чуть, и потом... в жопу попробуем — в очко. Хочешь?
— А ты? — увильнул от прямого ответа Баклан, ладонью легонько сжимая, несильно стискивая Архиповы ягодицы.
— Ясное дело, что хочу! — простодушно отозвался Архип, чувствуя, как наслаждение, свидетельствующее о приближении оргазма, медленно отступает, притупляется, словно опять сворачивается в невидимый клубок. — Хуля нам, пацанам, не попробовать... попихаем друг друга в попец — ничего от этого не изменится... мир, бля, не рухнет! Главное, чтоб никто ничего не пронюхал — никто ни о чём не узнал... вот что, бля, главное в таком деле!
— А кто здесь узнает? Шланг, бля, спит... хуй свой с кровати свесив. А если вдруг Заяц ненароком возникнет-нарисуется, так мы его вмиг раком поставим — отбарабаним в очко по полной программе! Хуля нам, пацанам... — подражая Архипу, Баклан тихо засмеялся.
— А может, Санёчек, Зайца позвать? Может, его, бля, давай натянем — в жопу выебем-покайфуем... а?
После того, что случилось в начале ночи в туалете, предложение это было вполне реальным — вполне осуществимым: позвать сейчас Зайца, велеть ему раздеться либо самим сорвать с него одежду, повалить его, голого, на кровать и — точно так же по очереди... по очереди познать с салабоном Зайцем вкус анального секса — всё это было в пустой казарме, погруженной в ночь, вполне осуществимо... и вместе с тем — предложение это, по ходу разговора спонтанно пришедшее Архипу в голову и тут же без всякой задержки им высказанное-озвученное, было сейчас не совсем уместным, то есть не вписывающимся в ту траекторию, по которой они, уже вкусившие часть удовольствия, были готовы на всех парусах лететь дальше,
— они, так естественно распалённые взаимностью, были готовы вкусить и познать ещё неизведанное, и Заяц на этом пути к новым открытиям-рубежам был сейчас явно не нужен: позвать сейчас Зайца автоматически означало бы перевести себя на роль исключительно трахающих, а это, в свою очередь, наполовину суживало и обедняло спектр еще неиспытанного, не попробованного и неизведанного... у Баклана не только гудел распираемый от возбуждения член, но и приятным, щекотливо-ноющим зудом полыхали мышцы сфинктера, так что почти физически хотелось заполучить туда — в самую сердцевину зудящего удовольствия — что-то такое, что разодрало бы, разворошило бы этот сгусток сконцентрированной сладости, — хотелось не только трахать в очко самому, но и быть оттраханным в очко собственное... и что — он, Баклан, смог бы Архипу подставить своё вожделеющее очко в присутствии салабона? Конечно же, нет! А если так, то зачем сейчас нужен был Заяц? Заяц сейчас, окажись он здесь, был бы для них обоих явно лишним — и потому Баклан, стараясь придать своему голосу лёгкую насмешливость, прошептал:
— А ты что — боишься подставить очко своё с а м? Или, может, боишься подставить очко своё м н е — хочешь, чтоб за меня это сделал Заяц?
— Ну, бля, ты скажешь! — приглушенно рассмеялся Архип. — У салабона ещё писюн не вырос, чтобы пробовать старичка в зад!
— Так зачем же тогда звать его? Я тебя сам, бля, трахну — сам попробую... без всякого Зайца в попец натяну! — засмеялся Баклан, стискивая кулаком свой колом вздёрнутый член и одновременно с этим сильно-сильно сжимая мышцы сфинктера... «ох, бля... что сейчас будет — какой будет кайф!» — предвкушающе подумал Баклан, чувствуя, как нестерпимое, огнём полыхающее желание растекается по всему телу.
Архип, разогретый всем предыдущим не меньше Баклана и потому не меньше Баклана желающий заполучить член в своё собственное сладко зудящее очко, не мог не согласиться с правотой Баклана... «в жопу» Архипу, как и Баклану, хотелось попробовать с двух сторон — не только членом, но и собственно жопой, а потому никакие свидетели этого действа были не нужны, — Саня был прав.... и Архип, поднимаясь на кровати — становясь на колени, нетерпеливо выдохнул:
— Давай, бля, Санёчек... я тебя первый! Становись...
«Я тебя первый!» — сказал Архип, и... вот ведь странное дело! Баклан — как и Архип — до этой ночи никогда не думал об однополом сексе применительно к себе, никогда такой секс на себя ни спереди, ни сзади не примерял, а потому, с этим сексом столкнувшись, воспринял всё происходящее совершенно адекватно, то есть без всяких страхов-комплексов, — Баклан воспринял секс с Архипом как нечто естественное, во всех смыслах приятное, имеющее место быть... казалось бы: то, что между ними уже случилось — упоительно страстное трение друг о друга возбуждёнными членами, обоюдно приятное сосание — должно было б напрочь стереть любые представления о том, кто и кому «должен вставлять первым», — представления эти, необыкновенно важные и сакрально значимые для «нормальных парней», берегущих девственность своего очка как горделивое свидетельство своей «нормальности», казалось бы, не должны были волновать-тревожить нормального — без всяких кавычек — Баклана, а между тем... хотя Баклан совершенно не возражал подставить своё очко в принципе, и даже более того — он, сексуально возбуждённый, хотел это сделать, и сделать это, будучи нормальным без всяких кавычек, он был внутренне готов, но — услышав от Архипа «я тебя первый», он невольно напрягся.
— Баклан был старше Архипа по сроку службы, а потому, как ему показалось, было бы логичнее, если б в доминирующей роли он, младший сержант Бакланов, выступил первым... в повседневной армейской жизни тот, кто прослужил больше, во всём доминировал над тем, кто прослужил меньше, и потому Баклану на какой-то миг показалось-почудилось, что Архип нарушил эту нигде не прописанную, но неизменно соблюдаемую иерархию отношений... это — с одной стороны. А с другой стороны? А с другой стороны, это были не совсем повседневные отношения, — они — и младший сержант Бакланов, и рядовой Архипов — в эту ночь оказавшиеся по причине неожиданно возникших обстоятельств в одной постели, кайфовали на равных, и напоминать сейчас Архипу о сроках службы или показывать ему свои сержантские лычки было бы совершенно несуразным... «какая, бля, разница, кто кому вставит первым», — вслед за секундным напрягом тут же подумал нормальный, а не «нормальный» Баклан, и он был совершенно прав: разницы не было никакой.
Архип сказал «становись...», и Баклан, от себя мысленно добавив к сказанному «...раком», поскольку именно это всем известное словосочетание, отсылающее к известной сексуальной позе, ассоциировалось у неопытного Баклана с техникой однополого секса, тут же, поворачиваясь к Архипу голым задом, стал перед Архипом раком, или, как говорят о такой конфигурации тела на казённом языке, принял коленно-локтевое положение... для первого раза стороны принимающей эта поза была, быть может, и не самой оптимальной, но зато с точки зрения стороны посещающей поза эта выглядела вполне заманчиво, — Баклан, упираясь головой в подушку, выставил вверх и вверх заострившийся зад, отчего ягодицы его раскрылись, призывно распахнулись, и Архип, невольно засопев от предвкушения, тут же стал пристраиваться к Баклану сзади... много ли надо ума, чтоб пристроиться парню к парню! — спустя пару секунд на одной из кроватей погруженной в ночь казармы образовалась совершенно классическая композиция из двух молодых, жаждущих наслаждения тел, и...
Не так всё это оказалось просто! Минут двадцать, если не больше, они, изнемогающие от желания, безуспешно пытались вставить друг другу в анус — в очко... Едва Архип, пристроившись к заду Баклана, по причине отсутствия какого-либо опыта в осуществлении анального контакта решительно надавил головкой окаменевшего от напряжения члена на туго стиснутую дырочку входа, как Баклан, непроизвольно вскрикнув от боли, тут же стремительно дёрнулся вперёд, — первый блин оказался комом.
— Ты чего, бля... чего дёргаешься? — Архип, не понимая, в чём дело, потянул бёдра Баклана назад, возвращая их на исходную позицию. — Стой, бля, Санёчек... не дёргайся!
— Больно! — односложно выдохнул Баклан, сам не ожидавший, что будет именно так.
— Хуля там больно! — нетерпеливо прошептал Архип, так же нетерпеливо пристраиваясь к Баклану снова — направляя член в девственно сжатый вход. — Давай...
Но и вторая попытка, и третья, и даже четвёртая попытка не увенчались успехом, — все блины шли комом... обескураженный неудачей, Архип занял место Баклана — точно так же стал раком, подставляя очко своё... и — точно так же дёрнулся, стремительно уклоняясь от боли, едва Баклан попытался свой член вставить в очко ему, — член у Баклана хотя и был меньше, но во-первых, он меньше был на чуть-чуть, а во-вторых, размер члена в данном случае не играл никакой роли: при давлении головки члена, приставленного к очку, очко не растягивалось, не разжималось, а, казалось, наоборот — смыкалось, стискивалось-сжималось ещё сильнее... Минут двадцать, если не больше, они, меняясь местами, пытались вставить друг другу в зад, но всё это было безрезультатно — все их потуги были напрасны...
— Ну... и что теперь делать? — растерянно проговорил Баклан, вопросительно глядя на Архипа. — Ни хуя не получается...
— Смазка нужна, — лаконично проговорил Архип, лихорадочно думая, где эту самую смазку взять.
— Вазелин, бля, нужен! — возбуждённо отозвался Баклан, точно так же как с выражение «стать раком», однополый анальный секс у Баклана прочно ассоциировался со словом «вазелин» — слышал Баклан о вазелине как средстве, облегчающем проникновение члена в жопу, неоднократно, причем всегда под таким проникновением подразумевалось проникновение в жопу мужскую ... и как он мог сейчас об этом забыть — не догадаться сам? — А где его взять? — Баклан с надеждой впился глазами в Архипа.
— А хуй его знает... где ты его сейчас возьмёшь? — отозвался Архип, продолжая лихорадочно думать, что можно использовать в качестве смазки.
Наверное, можно было б использовать вместо вазелина сливочное масло — хлеборез был Архипу земляком и в кусочке масла наверняка не отказал бы, но сейчас была ночь, и ни о какой столовой не могло быть речи... или наверняка можно было бы смазать головки членов жиром, который был в банке с тушенкой, но тушенку — тающие во рту кусочки говядины — Андрюха и Саня съели от нечего делать между завтраком и обедом, а банку как ненужную улику Заяц тут же выбросил.... неожиданно Архипу пришла в голову мысль, что в качестве смазки можно было использовать сперму Зайца... ну, то есть, заставить Зайца сдрочить — использовать салабона как маслобойню, но идея эта показалась Архипу малоосуществимой — не то чтобы неосуществимой совсем, а какой-то громоздкой, требующей дополнительных усилий... и потом: ещё неизвестно, сколько окажется у Зайца этой самой спермы: может, салабон выдаивает себя втихую каждодневно, находя для такого приятного дела более безопасные ситуации, чем сегодня... хотелось заполучить кайф как можно скорее — всё тело гудело от сладкого возбуждения, и Архип, уже понявший, что на Баклана надежды мало, лихорадочно думал-соображал сам, что сейчас можно было бы использовать вместо вазелина, — Баклан, в свою очередь тоже успевший осознать, что Архип по части секса более сообразителен, непроизвольно тискал пальцами свой залупившийся член — Баклан вопросительно смотрел на Архипа, веря и ожидая, что Архип что-то придумает... обязательно придумает — не может не придумать!
И Архип — придумал, сообразил.... известно ведь, что безвыходных ситуаций не бывает, — жаждавший кайфа Архип решение для внезапно возникшей проблемы нашел! Хлопнув Баклана по коленке, Архип посмотрел на Баклана вмиг посветлевшими — вновь заблестевшими — глазами:
— Санёк, бля! У Факса есть крем! Ну, которым он рожу мажет... а? Увлажняющий крем... самое то, что нам надо!
У Толика Астраханцева, которого в роте все называли Факсом, непонятно отчего сохла кожа, причем сохла и шелушилась кожа до такой степени, что лицо в иные дни начинало напоминать печеное яблоко... происходило это с кожей лишь на лице и на руках — всё остальное тело было в полном порядке, и когда Толик, не зная, что ему с этой напастью делать, пошел в санчасть, там, ничего внятно не объяснив, капитан медицинской службы посоветовали ему пользоваться обычным увлажняющим кремом — только и всего; «руки-ноги целые, а это всё — хуйня, службе не мешающая; не обр