ДЕМБЕЛЬСКИЙ АЛЬБОМ (2)

ДЕМБЕЛЬСКИЙ АЛЬБОМ
(ч.2 - окончание)
Эдик приезжает через полчаса. Как всегда, он улыбчив, немногословен, предупредителен... как всегда, спокоен, — мне Эдик нравится.
— Будешь мартини? — говорю я, закрывая за ним дверь.
— Я ж за рулём, — отзывается Эдик.
— А мы что — куда-то поедем? Юлька твоя готовится к сессии — ей, как ты сам мне об этом сказал, сейчас не до тебя... а потому — раздевайся и проходи. Мы никуда не поедем.
Эдик, понимающе улыбнувшись, снимает куртку. Дома у меня он не впервые, и потому я ему не подсказываю, что делать с курткой, — он сам открывает шкаф, вешает куртку на плечики.
— Ну, так что — мартини? Или, может быть, выпьешь водки? Я тебе сделаю бутерброды...
— Вы же, Виталий Аркадьевич, знаете, что я не большой любитель спиртного, и мне всё равно что пить, — спокойно говорит Эдик — Главное, чтоб немного...
Эдику, как и Антону, двадцать лет. Но в армии Эдик не служил — откосил... может, оно и правильно. Хотя, я думаю, окажись Эдик в армии, у него — в отличие от моего племянника Антона — остались бы о службе совсем другие воспоминания... Антон, кстати, не знает, что уйти в армией помог ему я: любимый племянник попал в прескверную историю, и, чтоб спасти его, мне посоветовали отправить его в армию... и хорошо, что я это сделал — на какое-то время в армию его спрятал, — Антон понятия не имеет, от какой «жопы» я его спас полтора года назад... и Эдику я тоже помог не в самую лёгкую для него минуту, но здесь была история совсем другая — ничего криминального в проблемах Эдика не было.
Работает Эдик у меня водителем — возит меня уже почти год, причем возит не только на служебной машине, но и на моей, и на своей собственной... доверенный человек! Но прежде, чем ему довериться, я — по своим каналам — навёл о нём справки и везде получил сведения, меня вполне устраивающие... помимо этого, несколько раз я лично сам тестировал Эдика на искренность и порядочность, моделируя разные ситуация, о которых он знать не мог, и результаты этих проверок-тестов оказались такими же положительными, как и сведения из объективок, лежащих у меня в сейфе, — потому-то и стал Эдик не просто водителем, а человеком доверенным, в каком-то смысле приближенным... собственно, что мне в нём нравится? Эдик немногословен, предан, неглуп...
вообще-то, последние два качества редко сосуществуют вместе: люди неглупые, как правило, амбициозны, что, в свою очередь, мало способствует бескорыстной и искренней преданности — такова диалектика; диалектика, в которой Эдик — приятное исключение... А ещё — у него обалденная попка... правда, у Эдика есть девушка — Юля, но это нисколько не мешает ему отдаваться мне, причем в постели немногословный Эдик становится и страстным, и горячим... словом, отличный парень!
— Кстати... там, на журнальном столике, — говорю я, — лежит мой дембельский альбом. Армейские фотографии... посмотри, если хочешь. Ты не служил — в этой «жопе», как сказал сегодня мой отслуживший племянник, не был, а я...
Неожиданно мне приходит в голову забавная мысль, и я, на секунду запнувшись, мгновенно просчитываю возможные последствия возникшей идеи... впрочем, это уже профессиональное — просчитывать плюсы-минусы произносимых слов... плюсов никаких нет, но и минусов никаких я не вижу, то есть минусов тоже нет — и потому я, с внезапно возникшим задором глядя на Эдика, говорю:
— Эдик! Хочешь бонус? Прямо сейчас... — я называю сумму, от которой у невозмутимого Эдика чуть заметно вздрагивают ресницы. Понятно, что предложенная мною сумма не идёт ни в какое сравнение с теми суммами, что успешно осваиваются предприимчивыми людьми на строительстве зимней олимпиады в субтропиках, и тем не менее... тем не менее, сумма вполне приличная — впечатляющая... во всяком случае, для Эдика; весело глядя Эдику в глаза — наслаждаясь его замешательством, я повторяю сумму. — Хочешь?
— Я могу отказаться? — уточняет Эдик после секундного замешательства.
— Разумеется, — смеюсь я. — А чего это вдруг ты напрягся? А? Я не собираюсь предлагать тебе криминал... от тебя, поверь мне, вообще ничего не потребуется! Хочешь?
— Нет, — спокойно отзывается Эдик, глядя мне в глаза. — Не хочу.
Вот черт! У другого сейчас бы от предвкушения забилось-застучало сердце, а Эдик... Эдик: «не хочу»... впрочем, зная Эдика, я не очень удивляюсь его отказу... не удивляюсь, и всё равно... всё равно мне становится любопытно — мне хочется услышать, как он объяснит свой отказ.
— Значит, не хочешь... хорошо, давай сделаем вид, что я твой ответ не расслышал. А почему ты не хочешь — я могу это знать?
— Виталий Аркадьевич, нет же никакой логики, — Эдик, говоря это, спокойно улыбается. — Судите сами: вы утверждаете, что от меня ничего не потребуется, и в то же время называете в качестве бонуса более чем приличную сумму... так не бывает! Сумма, вами названная, никаким образом не соответствует вашему же условию «ничего не потребуется делать»... следовательно, зачем обещать то, что не имеет под собой никакой логики?
— Хм, это что ж получается... я обещаю сейчас тебе то, что не имеет под собой никакой логики? Говоря проще, мое обещание — в случае твоего везения — окажется невыполнимым... так? Получается, что ты... что — беспокоишься о моей репутации? — Я смотрю на Эдика с нескрываемым любопытством.
— Ну... я об этом не думал, — отзывается Эдик. — Я о том подумал, о чем вам сказал: об отсутствии логики в ваших словах.
— Ладно... пусть будет так, — говорю я.
Секунду-другую я молча смотрю на Эдика... вот — опять: другой на его месте сейчас подхватил бы подсказку про заботу о репутации шефа — не упустил бы случая ответить на этот вопрос утвердительно, а Эдик... Эдик: «я об этом не думал»... хотя, чему я удивляюсь? После того, как Эдик впервые оказался у меня в постели — впервые отдался мне, подставив зад, у меня невольно возникла мысль, что он сделал это ради какой-то выгоды... ну, то есть — баш на баш : «ты хочешь с мальчиком — любишь в попку? нет проблем! хочешь в попку — трахай в попку: от меня не убудет! но за это я вправе рассчитывать на конкретные вознаграждения», — в принципе, вполне нормальная жизненная логика: зад молодых мужчин всегда был средством для достижения определённых — несексуальных — целей, и я бы не удивился... но когда утром я сказал Эдику, что за свою услугу он вправе рассчитывать на некую сумму, Эдик неожиданно напрягся: "Виталий Аркадьевич, я не оказывал вам услугу.
Я, конечно, вам благодарен, что вы помогли мне месяц назад... я благодарен вам, но это вовсе не означает, что я был с вами... был с вами в постели в знак благодарности... и уж тем более всё это было не за деньги!« Сказал жестко и твёрдо, так что я, помнится, невольно опешил от такого неожиданного ответа — от такого поворота событий. »Не за деньги... и не в знак благодарности... тогда объясни мне: зачем ты это делал? Ты что — гей?« Задавая последний вопрос, я знал на него ответ — я помнил, что в столе у меня лежат объективки на Эдика, и среди прочих бумаг есть объективка о его сексуальных пристрастиях, где четко и однозначно сказано: »в отношении однополого секса объект индифферентен: какой-либо интерес к гомосексуальной тематике не проявляет, в специализированных клубах и на тематических мероприятиях ни разу не замечался...«; собственно, для того, чтоб лечь под шефа, вовсе не обязательно проявлять »интерес к гомосексуальной тематике« или, тем более, быть геем, а что касается индифферентности »в отношении однополого секса«, то на это, читая объективку, я вообще не обратил никакого внимания, по опыту зная цену такой »индифферентности«, и потому отказ Эдика от какого-либо вознаграждения за подставленную мне задницу меня, признаюсь, сбил с толку — потому я и спросил его, зачем он это сделал... спросил о его гействе, хотя ответ на этот вопрос я в принципе знал. »Нет, я не гей, — отозвался Эдик.
И неожиданно задал мне встречный вопрос: — Виталий Аркадьевич, вы любите бананы?« »В смысле?« — не понял я. »Ну, обычные бананы... любите?« »Терпеть не могу! — ответил я, не зная, к чему Эдик клонит — зачем он меня об этом спрашивает. "Вот... вы бананы не любите, моя девушка Юля их обожает, а я к ним совершенно индифферентен к этим продуктам природы: я могу съесть банан, если мне предложат, а могу не есть... во всяком случае, я сам бананы никогда для себя не покупал и покупать их никогда не буду... разве для того, чтобы лечь в постель с мужчиной, нужно быть обязательно геем? Кто-то это делает, потому что ему это нравится либо это вообще его ориентация, кто-то такого не делает в принципе, потому что он это ненавидит и презирает, а кто-то... как, например, я... когда я понял вчера вечером, что именно вы от меня хотите, я подумал не о деньгах и не о предоставляемой мне таким образом возможности отблагодарить вас за оказанную мне помощь, а я подумал... я подумал, что, во-первых, мне приятно с вами общаться... ну, то есть, вообще — чисто по-человечески — с вами мне интересно.
И потому... потому, представив себя с вами в постели, я не почувствовал никакого внутреннего протеста... или какого-то отторжения... ну, то есть, когда я вчера вечером понял, что именно вы от меня хотите, я подумал, что могу это сделать — могу попробовать... с вами попробовать — не за деньги и не в знак благодарности, а просто... просто попробовать — это сделать... и я попробовал — я это сделал..."; слушая Эдика, я видел, как он подыскивает слова, чтоб объяснить и мне, и себе своё гомосексуальное поведение, и... чем больше я в Эдика всматривался, его слушая, тем больше и больше он мне нравился... собственно, Эдик — по сути, пацан! — продемонстрировал мне в то утро своё человеческое достоинство, и это притом, что я был его шефом — его полновластным хозяином!
Неожиданно для себя я оказался в глупом положении... мне нужно было бы оставить конверт с деньгами на столе, сказав, что там заслуженное вознаграждение и что Эдик этот конверт может-должен взять, а я держал конверт в протянутой руке — я протягивал Эдику деньги, которые он, мальчишка, категорически отказывался брать... словом, глупо я выглядел в тот момент! «Хорошо, — сказал я тогда. — Я не плачу тебе за секс — возьми эти деньги так... просто так — в знак моего хорошего к тебе расположения...» — говоря это, я продолжал держать конверт в протянутой руке, но Эдик и здесь проявил твёрдость: «Нет, Виталий Аркадьевич, — сказал он, глядя мне в глаза, — всё равно эти деньги будут за секс, а я не торгую задницей. Я понимаю, кто вы и кто я, и потому я отдаю себе отчёт, что это, наверное, выглядит неуважительно к вам с моей стороны и вы можете сегодня же приказать меня уволить, но это тот случай, когда я думаю исключительно о себе... я, Виталий Аркадьевич, не проститут!»
Мальчишка, стоящий передо мной, проговорил мне всё это от напряжения и, видимо, от волнения чуть дрожащим, но твёрдым голосом, так что я понял, что никакой моей воли не хватит, чтобы заставить его сделать что-либо вопреки его внутренним представлениям. «Хорошо, — сказал я тогда, бросая конверт на стол. — Эти деньги я пожертвую в пользу бедных... это первое. Второе: мне не нужны водители-проституты, и это хорошо... это очень хорошо, что ты не проститут. Третье: увольнять тебя я не собираюсь... во всяком случае, пока — нет на то оснований. И, наконец, четвёртое... надеюсь, тебя не надо предупреждать особо, чтоб ты держал язык за зубами о б э т о м?» «Не надо», — ответил тогда мне Эдик...
Словом, от денег Эдик тогда, после первого раза, категорически отказался, а потом... потом я уже сам никогда не предлагал ему деньги в качестве платы за очередную проведённую у меня ночь — я нашел другой способ быть благодарным Эдику за минуты сладостного блаженства: я стал придумывать для него какие-то якобы сугубо конфиденциальные дела-поручения, за которые ему, понятное дело, полагались соответствующие бонусы-вознаграждения... и потому сейчас, зная Эдика, я не очень удивляюсь тому, что он отказывается от предложенного мною бонуса.
— Эдик, — говорю я, — с точки зрения логики ты прав... совершенно прав! Но ведь могут же быть в жизни и другие — абсолютно алогичные — моменты! Слушай меня... слушай еще раз: мое предложение действительно не потребует от тебя никаких усилий, и потому оно в принципе не может иметь какой-либо цены в денежном эквиваленте. Но... должно же присутствовать в жизни ожидание удачи, предвкушение счастливого случая... именно такую ситуацию я хочу для тебя сейчас создать! Повезёт — не повезёт... короче, называй сумму, какая тебе кажется приемлемой! Называй — не бойся... ещё не факт, что ты эту сумму получишь! — я, глядя на Эдика, смеюсь.
— Хорошо. Пусть это будет... — Эдик называет сумму... господи, он называет копеечную сумму! Ведь только что объяснил ему, что от него ничего не потребуется, и — такой мизер... сумма чисто символическая. Я смотрю на Эдика... вот — хочешь дать человеку возможность вытянуть счастливый билет, а человек этого не понимает... но спорить с Эдиком бесполезно: начальником, чьи приказы он выполняет беспрекословно, я для него являюсь вне этих стен, а сейчас я для него — сексуальный партнёр.
— В какой валюте? — уточняю я.
— В рублях, — спокойно говорит Эдик, не моргнув глазом.
Я смотрю Эдику в глаза... понятно, — не без иронии думаю я, — в рублях... в рублях он хочет — он принял моё предложение, лишь бы от меня отделаться... чего же здесь непонятного!
— Эдик, — говорю я, — ты знаешь, как я к тебе отношусь... знаешь, что ты мне нравишься... и не только в постели. Но ты, Эдик... ты — мудак! Абсолютный мудак, — в голосе моём невольно звучит лёгкая досада. — Во всяком случае, я б никогда не хотел иметь с тобой дело в качестве делового партнёра... сказать тебе, почему?
— Я знаю, почему вы не хотели бы меня иметь в качестве партнёра делового, — Эдик, глядя на меня — явно обыгрывая слова «иметь» и «партнёр», спокойно улыбается; слово «мудак» его нисколько не обескураживает. — Вы, Виталий Аркадьевич, уже говорили... уже объясняли мне, что у меня нет здорового чувства авантюризма. Но ведь я же... я совершенно не стремлюсь стать вашим деловым партнёром, о чём вы, Виталий Аркадьевич, прекрасно знаете.
— Что правда, то правда, — я, глядя на Эдика, не могу сдержать ответную улыбку. — Вот за это, Эдик, ты мне и нравишься! За это — в том числе... Короче, в рублях... — я повторяю названную Эдиком сумму, которую мало-мальски приличному человеку не к лицу даже просто произносить-выговаривать вслух, — это, Эдик, твой бонус... сам себе назначил! Теперь — дальше: что от тебя сейчас потребуется... В спальне лежит мой дембельский альбом, и в нём... короче, в этом альбоме есть изображение парня, с которым я, будучи в армии, имел неплохой секс... ну, то есть, время от времени мы трахались — к взаимному удовольствию... дело это в период службы для многих парней обычное, и это понятно. Так вот: укажешь мне на эту фотографию — и бонус твой... ну, а не укажешь — не обессудь. У тебя — одна попытка... вот, собственно, и всё, что я хотел тебе предложить! Никакой логики... только теперь в качестве бонуса ты получишь сумму, ни в какое сравнение не идущую с той, что назвал я первоначально... если, конечно, получишь вообще, — я, глядя на Эдика, тихо смеюсь.
— И сколько там фотографий? — спрашивает Эдик, никак не реагируя на моё признание в том, что я имел однополый секс в армии.
— Чуть больше сотни, — отзываюсь я.
— То есть, мой шанс указать на нужную фотографию примерно один из ста? — уточняет Эдик.
— Именно так! — я утвердительно киваю головой, хотя это, конечно, не так. Фотографий в альбоме, на которых присутствуют Вася, Серега, Толик или Валерка, в общей сложности тринадцать, но я умышленно говорю об «изображении парня», таким образом скрывая информацию как о количестве снимков, так и о количестве парней, с которыми у меня в армии был упоительный секс... «пусть... — думаю я, глядя на Эдика, — пусть покажет мне на любого из четверых друзей-сослуживцев, и я зачту ему это как победу...»
— И никаких подсказок на той фотографии нет? — Эдик смотрит на меня вопросительно. Кажется, моя идея пришлась ему по душе.
— Нет, Эдик, — смеюсь я. — В годы моей службы какой-либо моды на армейское ню ещё не было. Что, конечно, жаль...
— Интересно, — хмыкает Эдик. — И за это... ну, то есть, в том случае, если б я согласился сразу на ваше условие и методом банального тыка угадал бы вашего армейского друга, вы могли бы в качестве бонуса вознаградить меня той суммой, которую вы сами назвали первоначально? — Эдик смотрит на меня, не скрывая любопытства.
— Именно так! — я киваю головой. — Я же сказал тебе, что бывают в жизни такие миги... таким сумасбродные миги, когда всякая логика отдыхает, и ты, Эдик... ты таким мигом не воспользовался — ты свой шанс сегодня упустил! — я со скрытым любопытством смотрю на Эдика. — Что — жалеешь сейчас?
Эдик секунду думает — словно спрашивает об этом самом у себя самого... и, спокойно глядя мне в глаза, уже в следующую секунду твёрдо произносит:
— Нет, Виталий Аркадьевич, не жалею. Я, наверное, не смогу это точно и исчерпывающе объяснить, но — я действительно не жалею.
Эдик говорит мне «не жалею», и я ему верю... я ему верю, и это тоже одна из причин, почему этот парень мне нравится... а может быть, именно это и есть главная причина? Он искренен со мной, и потому мне с ним легко — легко и комфортно... а ещё — у него обалденная попка... попка, к которой мне каждый раз в хочется прижаться щекой...
Эдик уходит в спальню — смотреть мой дембельский альбом... А я иду на кухню — делать бутерброды... в принципе, продукты в холодильнике у меня есть всегда, и, хотя сам я дома практически не питаюсь и уж тем более ничего не готовлю, я мог бы сейчас накормить Эдика ужином, но он отказывается — говорит, что уже поужинал... пусть так! Завтра накормлю его завтраком, — последнее время я уже несколько раз ловил себя на мысли, что мне нравится об Эдике заботиться... нравится просыпаться рядом с ним — мы спим после секса вместе, хотя в квартире есть ещё одна спальня... нравится смотреть на него, спокойно спящего, по утрам... и потом, когда он просыпается, делать с ним в постели «утреннюю зарядку»... пару раз мы вместе парились в сауне — у меня на даче... всё это в последнее время мне нравится всё больше и больше, и это... это всё, вместе взятое, мне совсем не нравится!
Эдик — отличный парень... он толковый водитель, чувствующий и дорогу, и любой автомобиль... он классный партнёр в постели, но влюбляться в него я совершенно не хочу, и дело здесь уже не в нём, а дело во мне самом: любовь делает любого человека вольным или невольным заложником объекта страсти, даже если сам объект этой страсти при этом ни на что не претендует... будучи чувством иррациональным, любовь может запросто сорвать крышу — у меня, кстати, такой опыт уже был: через год после армии я влюбился в однокурсника, и... прошел я тогда по краю — чудом остался на плаву!..
Словом, влюбляться в Эдика я не хочу — у меня с ним прекрасный, совершенно удовлетворяющий меня секс, и этого мне вполне достаточно... а кроме того, Эдик действительно не гей — у него есть девушка Юля, которую он искренне любит, о чём я знаю, и с которой выстраивает вполне серьёзные отношения, о чём я тоже знаю... девушка Юля — и я... забавная, блин, картина! Фото на память — с Эдиком в середине... хотя, в принципе, ничего необычного в такой сексуальной раздвоенности нет: ясно, что Эдик без всяких комплексов способен на равноценный секс в обоих направлениях... но ведь сама по себе такая способность — само наличие такой способности — ещё не означает, что она, эта самая способность, должна неизбежно реализовываться... и потому — возникает вопрос... с учётом того, что Эдик искренне любит Юлю, у меня время от времени возникает совершенно естественный вопрос: зачем Эдику нужен секс со мной, если он посредством такого секса никаких материальных выгод не преследует — каких-либо дивидендов от секса со мной не ожидает?
Он трахает девушку Юлю — и подставляет свой зад мне... только потому он это делает, что природа его сексуальности в одинаковой степени жаждет удовлетворения и там, и здесь — одно дополняет другое? Возможно, что именно так... если честно, я не знаю ответ на этот вопрос — зачем Эдик подставляет мне свой зад. Мне совершенно понятно, почему легко и безоглядно пошли на секс со мной Толик и Вася, Валерка и Серёга, которые точно так же, как и Эдик, не были геями, — в армии все мы были в изоляции от женского пола, так что томящая душу и тело здоровая сексуальность молодых здоровых парней — их молодая тоска по элементарному человеческому теплу — самым естественным образом на какое-то время нашла выход в сношениях однополых... в армии — и для армии — это вполне объяснимо! Толик, Валерка, Вася, Серёга... все нормальные пацаны! А Эдик?
Первый свой трах со мной Эдик объяснил желанием попробовать, и это желание — совершенно нормальное желание, если отбросить прочь непотребную, деструктивную, лживо-лукавую словесную шелуху на этот счет... но связь наша длится уже более полугода, и за всё это время ещё ни разу не было случая, чтоб Эдик мне отказал... и ладно бы, если б он просто подставлял свой зад, пусть даже не с целью выгоды, а реализуя таким образом свою потребность в реальной бисексуальности, — в конце концов, это не такая уж редкость, как иным кажется... но ведь Эдик в постели каждый раз бывает и страстен, и нежен — словно я для него не сексуальный партнёр, а желанный любовник! Он неподдельно страстен со мной, и в то же время он искренне любит Юлю — свою девушку... я в своё время так не мог, — первый раз женившись, я все пять лет, пока был в браке, не имел секс ни с одним парнем... но разве я утверждаю сейчас, что это было правильно? Секс — это джунгли, где каждый путешествует на своих слонах...
Делая бутерброды, я после каждого сделанного бутерброда отпиваю глоток мартини... Толя, Серёга, Вася, Валерка — все они в моём дембельском альбоме... интересно: хоть на кого-то укажет Эдик? Мой персональный водитель Эдик, у которого обалденная попка... попка, к которой мне хочется прижиматься щекой... я знаю, что мне никак нельзя влюбляться в Эдика, но завтра... завтра я обязательно сделаю ему завтрак, — в последнее время мне чертовски нравится об этом парне заботиться... кайф — заботиться о том, кто тебе нравится!
Кажется, бутербродами я увлёкся — наделал их на целый взвод голодных солдат... впрочем, дело не в бутербродах, — фотографий в альбоме чуть больше сотни, и я тяну время, чтобы дать возможность сидящему в спальне Эдику рассмотреть все фотографии повнимательней... мне почему-то очень хочется, чтоб он угадал... чтобы он показал хотя бы на кого-то — на любого из тех четверых парней, с кем бок о бок никому не видимым фартом прошла-пролетела когда-то моя армейская юность... для отслужившего племянника Антона понятие «армия» не пополнилось содержанием — не впечаталось в его память своими неповторимыми звуками, запахами, голосами... а я до сих пор, слыша первые звуки бессмертного марша «Прощание Славянки», чувствую, как ностальгической сладостью что-то невидимое ёкает у меня в груди... я пью мартини, хотя бутерброды уже не делаю. «Жопа» — сказал Антон... а мне помнится совсем другая жопа: во время помывки в гарнизонной бане я тру спину Толику, с вожделением глядя вниз — на его обалденные ягодицы... у меня с ним ещё ничего не было — я только-только подбираю к Толику ключик, но я уже страстно хочу его... в какой-то момент, скользя мочалкой по спине Толика, я чувствую, как член мой начинает сладостно утолщаться, — боясь спонтанной эрекции, я, тем не менее, не могу удержаться — я шутливо хлопаю Толика мочалкой чуть ниже спины: «хорош! — смеюсь я, отдавая ему мочалку — на, потри мне тоже!»... через три недели мы с Толиком во время парко-хозяйственного дня натянем друг друга на чердаке нашей казармы — к обоюдному удовольствию обоих... незабываемое время!
Пару раз я попадал со своим безоглядным блядством в положения затруднительные... однажды мы были на полигоне, — было воскресенье, и мы были предоставлены сами себе: кто-то спал в палатке, кто-то травил анекдоты, кто-то, убивая время, без дела слонялся по лагерю... мы с Толиком, зная, что построения до обеда не будет, сразу после завтрака подались в лес — и ушли далеко, километра за три от палаток, чтобы наверняка нас никто не мог застукать... была весна — где-то в своей середине, так что кой-где еще видны были остатки осевшего почерневшего снега... мы выбрали место посуше и, расстелив шинель, в темпе друг друга натянули-трахнули — сделали это, лишь приспустив штаны... было воскресенье, и каждый проводил время в меру своей фантазии — в меру своих возможностей. Возвращаясь назад, мы с Толиком перед самым подходом к лагерю разделились — чтоб выйти из леса с разных сторон... вполне естественная предосторожность — даже если ты безоглядно молод!
И вот, едва я оказался около палатки, как ко мне подкатил Вася... «Где ты, бля, ходишь? — набросился он на меня. — Я тебя, бля, обыскался...» «Чего ты хотел?» — отвечаю я, а сам, глядя на него, уже догадываюсь, чего он хочет, потому как от Васи исходит одному мне понятное вожделение... «Пойдём, — говорит он, подтверждая мою догадку, — до обеда есть ещё час времени... успеем!» А куда я пойду? Я только что пришел — я только что с Толиком... короче, полный писец! У меня в штанах чуть припухший — умиротворенный — висяк, а у Васи рука в кармане, и он через ткань кармана и ткань брюк тискает-сжимает свой стороннему глазу не видимый стояк... «У меня, бля, стояк... пойдём!» — уговаривает меня Вася, соблазняя своим готовым к бою крупнокалиберным орудием... словом, он напирает — меня упрашивает, а я стою и смотрю на него, как комплексующая целка... он возбуждённо просит меня, он упрашивает, а я отбиваюсь от его напора какими-то плоскими шутками: он хочет весомо, конкретно, грубо, а я... стоя перед Васей, я шучу по поводу его половой распущенности, в корне подрывающей моральный облик отличника боевой и политической подготовки: глядя на младшего сержанта Васю, я никак не могу придумать весомый аргумент для отказа от кайфа... вспоминая, я неспешно пью неразбавленный мартини, — я не помню, что именно я тогда придумал — как именно я убедил Васю перенести наше рандеву на другое время, но вот то, как мы стоим в нескольких метрах от палатки, я вижу совершенно отчётливо: весна, деревья ещё голые... по небу плывут облака, и под этими плывущими облаками два парня в военной форме стоят недалеко от палатки друг против друга — они о чём-то разговаривают, причем один из парней то и дело смеётся... ну, а что мне оставалось делать ещё? Всё это я вижу совершенно отчетливо, словно смотрю на фотографию... на фотографию, которой нет в моём дембельском альбоме...
Когда я вхожу в спальню, Эдик сидит в кресле — в шортах, которые я ему два месяца назад в качестве презента привёз из Чехии... шорты, пара рубашек, махровый халат, пара махровых простыней, а также пара комплектов постельного белья — всё это у меня для Эдика есть... да, есть, хотя официально Эдик является всего лишь моим персональным водителем; но это — официально... впрочем, чему удивляться? Сегодня куда ни плюнь — везде параллельные жизни: в сексе, в церкви, в бизнесе, во власти... везде — параллельная жизнь. Qui jure suo utitur nemini facit injuriam. Ага... именно так!
— Ну, Эдик... кто-то попал в поле твоего внимания? — говорю я, появляясь на пороге спальни.
Эдик вскидывает на меня глаза, и я мгновенно вижу-понимаю, что что-то случилось... секунду-другую мы молча смотрим в глаза друг другу ... я представить не могу, что могло случиться-произойти за те полчаса, что Эдик был в спальне, и — тем не менее... тем не менее, что-то во взгляде Эдика не так, хотя сам Эдик, сидящий в привычных мне шортах, выглядит, как всегда, спокойно и невозмутимо, — я цепко всматриваюсь в глаза Эдика... вот оно что! — во взгляде Эдика сквозит несвойственное ему любопытство... какое-то совершенно детское любопытство — любопытство-вопрос.
— Я посмотрел все фотографии... — говорит Эдик, причем выражение его глаз не меняется.
— Так... и — что? — спрашиваю я, стоя в дверях спальни — не проходя вперёд.
— Виталий Аркадьевич, я уже видел... — говорит Эдик, неотрывно глядя мне в глаза. — Половину фотографий, которые в вашем альбоме, я уже видел...
— Где? — коротко выдыхаю я; слова Эдика о том, что он видел фотографии из моего дембельского альбома, для меня настолько неожиданны, что я своё «где?» произношу скорее автоматически, чем осознанно... он видел половину фотографий — видел раньше... где он мог видеть их — где и когда?! Такого зигзага-поворота я никак не ожидал — совершенно не предвидел... лихорадочно соображая, что всё это может значить, я неотрывно смотрю Эдику в глаза... черт! Глядя на Эдика, я мгновенно трезвею. — Где ты мог видеть эти фотографии? — спрашиваю я.
— Дома... в альбоме отца... — говорит Эдик. — «Память о службе» — и у вас, и у отца в альбомах один и тот шрифт... и фотографии... на нескольких фотографиях в вашем армейском альбоме — мой отец...
— Как интересно... — растерянно бормочу я... еще бы не интересно! Эдик — сын кого-то из моих сослуживцев... может ли это быть?! Пересекая по диагонали спальню, я стремительно подхожу к сидящему в кресле Эдику. — Ну-ка, покажи мне... покажи мне, где твой отец!
Эдик опускает взгляд вниз — на лист лежащего у него на коленях раскрытого альбома.
— Вот... — говорит Эдик, — на этой фотографии — мой отец.
Я смотрю — вслед за Эдиком — вниз: указательный палец Эдика упирается в фотографию младшего сержанта Васи... не может быть! Вася... что за чертовщина! Вася — один из четвертых сослуживцев, с кем я так упоительно, так обалденно трахался в армии... и этот младший сержант — отец Эдика?! То есть, парень, сидящий в моей спальне... мой персональный водитель, с которым я... Эдик — Васькин сын?!
Я, уже протрезвевший — уже успевший максимально сконцентрировать всё своё внимание на возможности возникновения самых неожиданных поворотов-открытий, на какой-то миг вновь перестаю соображать... но уже в следующую секунду, когда Эдик, вскидывая глаза вверх, вновь устремляет свой взгляд на меня, стоящего рядом с креслом, в котором он сидит, на моём лице нет ничего, кроме лёгкого недоумения.
-Эдик... — говорю я, и голос мой звучит совершенно спокойно... я говорю голосом человека, совершенно уверенного в своих словах; таким голос я порой блефую на деловых переговорах в ситуациях полного форс-мажора. — Эдик, ты ошибся, — говорю я. — Фамилия этого младшего сержанта, если я правильно помню...
Я умышленно делаю паузу... и Эдик, меня перебивая, быстро произносит фамилию и тут же, вслед за фамилией, произносит имя-отечество смотрящего на нас со снимка младшего сержанта Васи... всё — один в один! Чёрт... я даже помню — я до сих пор не забыл! — Васино отечество... всё — так! Один в один... и фамилия, и имя-отчество... всё правильно! Я смотрю на Васькину фотографию — я всматриваюсь в черты лица, изображенного на хорошо знакомом мне снимке, и только теперь я вижу-замечаю, что действительно... действительно есть не явное, но вполне уловимое сходство между Васей и Эдиком — между парнем, весело смотрящим с фотографии, и парнем, сидящим в кресле рядом со мной... фантастика!
Сначала пришедший из армии племянник Антон называет мне четыре имени, что побуждает меня достать свой дембельский альбом, который не попадался мне на глаза и который я не открывал лет десять, если не больше... а теперь Эдик, держа на коленях открытый альбом, говорит мне, что один из моих сослуживцев — один из моих четырёх сексуальных партнёров — его отец... причём, я сам побуждаю Эдика найти в альбоме фотографию того, с кем я трахался в армии, — глядя на меня, Эдик упирает свой палец в фотографию младшего сержанта Васи... как всё это объяснить?! Я смотрю то на Эдика, то на чуть пожелтевшую фотографию младшего сержанта Васи... да, едва уловимое, но несомненное сходство есть — теперь я вижу это сходство совершенно отчётливо... воистину: нам не дано предугадать, как наше слово отзовётся, — кто знает вначале, что будет в конце?..
Остаётся ещё один вопрос — вопрос, который никакой принципиальной роли уже не имеет. И тем не менее...
— Не понимаю... — произношу я голосом чуть растерянным... неимоверным усилием воли я уже взял ситуацию под свой полный свой контроль, и потому голос мой теперь звучит так, как должен звучать голос человека, который действительно чем-то озадачен. — Всё так... ты всё сказал правильно. Но... у тебя другая фамилия! И другое отчество... почему?
— Отец ушел от нас, когда мне было всего три года. Мама через год вышла замуж снова... ну, и меня переписали на отчима... хотя, какой он отчим? Он меня воспитал... А о том, что у меня есть отец родной, я узнал в тринадцать лет. Ну, то есть, он обозначился — был по каким-то делам в нашем городе и нас разыскал... пригласил меня на лето к себе в гости... мама не возражала, отчим тоже ничего не имел против, и он летом приехал — забрал на всё лето меня к себе... ну, и вот — там я этот альбом увидел... то есть, не этот, а почти такой же... и надпись — «Память о службе» — точно такая же... и фотографий половина — одни и те же...
Всё так, — думаю я, слушая Эдика... надпись — «Память о службе» — нам всем, как под копирку, писал дивизионный писарь Стасик... точно! — писаря звали Стасиком... а фотографии? Ничего удивительного... мы не просто вместе служили, а были одного призыва, и потому часть фотографий в альбомах — один в один... и не только в наших двух альбомах... всё, Эдик, так, — думаю я, слушая Эдика.
— Вот, Виталий Аркадьевич... — Эдик, говоря, переворачивает несколько листов, — вот! Здесь вы и мой отец стоите вместе... правильно? Вот — вы и мой отец...
Мне совсем не обязательно смотреть — я прекрасно знаю этот снимок: я и Вася крупным планом... перед самым дембелем... опустив глаза вниз, я смотрю на фотографию... кажется, это был конец марта... или даже чуть раньше, потому что кое-где ещё лежал снег... мы стоим около палаток, служба уже катится к завершению — до дембеля осталась пара месяцев... «Пойдём, — просит меня Вася, — до обеда успеем... по разику, бля! Ну... чего ты жмешься? Пойдём...у меня стояк!» Мы стоим на мартовском ветру — в нескольких метрах от палатки, Вася напирает, у него сухостой, он хочет, и хочет сильно, а я только что трахнул в очко Толика, — куда я пойду? Весна, полигон, воскресенье... жаль, что нет такой фотографии!.. А тот снимок, на который мне показывает Эдик, был сделан уже в конце апреля — мы только что вышли из столовой, и на фоне столовой нас кто-то сфотографировал... не помню уже, кто сделал этот снимок, на котором мы, по-«стариковски» вальяжные, стоим на фоне столовой вдвоём — плечом к плечу...
— Фантастика! — говорю я, глядя на фотографию. — В это трудно поверить, но, кажется, Эдик, это действительно так: мы вместе служили — я и твой отец... вот ведь как вышло — какая неожиданность! Ну... и где он сейчас, твой отец? — в моём взгляде, обращенном на Эдика, сквозит совершенно естественный — абсолютно закономерный — интерес.
Эдик, глядя на фотографию, называет город... город на юге Урала.
— Я два года... точнее, два лета... два лета подряд ездил к нему в гости, а потом жене его показалось, что он уделяет мне слишком много времени — что-то ей не понравилось... ну, и на третий год отец меня на каникулы уже не позвал — в гости не пригласил. И связь с ним я потерял... а альбом запомнился! — Эдик, глядя на меня, улыбается, сам удивляясь тому, как могло случиться-произойти такое совпадение. — Почти тот же самый альбом... бывает же так!
— Да уж... кто б мог подумать! — говорю я. Какое-то время мы оба молчим, глядя на фотографии... действительно: кто б мог подумать!
— Виталий Аркадьевич...
— Да, Эдик? — отзываюсь я, слыша, как голос Эдика чуть напрягается.
— Вы предложили мне посмотреть ваш дембельский альбом... предложили, пообещав мне бонус... ну, то есть, в том случае, если я угадаю... — Эдик говорит всё это, не глядя мне в глаза... он говорит, шелестя калькой — механически переворачивая листы с наклеенными на них фотографиями, и я вижу и слышу, как Эдик, глядя вниз, тщательно подбирает слово за словом.
— Да, Эдик... — отзываюсь я. — Если ты угадаешь... всё правильно — это было моё условие... и что?
Эдик, отрывая взгляд от альбома, смотрит на ме