Бабочка
В основе повествования, реальные события, подтверждаемые реально существующими фактами.
Бабочка умирала три дня. Она умирала не естественной смертью, это я ее так убивала... долго. Я не садистка, просто так получилось. Пошла собаку кормить, и, боковым зрением уловила некое шевеление у будки. Смотрю, это бабочка. На крыльях узор переливается, как у павлина на хвосте. Красота- необыкновенная. Кажется, эта бабочка называется,- «Павлиний глаз», точно не знаю. Когда увидела ее, подумала, жалко, красота такая пропадает. У бабочки жизнь короткая, да и холодно уже. Вот и решила прибрать, так сказать «добро». Когда в моих ладонях затрепетало нечто нежное и хрупкое, мое сердце забилось так, словно бьется птица в клетке. Нет не от волнения за крохотную жизнь, а от того что вдруг, проснулся в глубинах моего сознания, древнейший инстинкт. Инстинкт охотника. В руках моих трепетала добыча. Мысленно, я уже просматривала сайты с коллекциями, и продавала эту бабочку за большие деньги, потому, что вдруг оказалось, что это редчайший экземпляр. Мечта найти клад, не оставляла меня с детства.
Я ничего не имела против клада в виде бабочки. Но, возникал вопрос, в каком виде я должна представить этот редчайший экземпляр перед потенциальными покупателями? Конечно в засушенном виде. Но, кода я поместила ее под банку, она умирать не собиралась, ни в первый, ни во второй день. Припомнив, что где то видела коллекцию бабочек, которые были пришпилены булавками к картону, я приступила к поискам подходящей булавки. Найдя, подходящую, то есть красивую, на кончике которой красовалась блестящая бусинка, я, проткнула металлическим острием мохнатое тельце. С этого момента начались мои душевные муки. Во-первых, шпилька вошла под косым углом, и бабочка, перебирая лапками, крутила ее своим телом как часовую стрелку. Вид пронзенного металлической шпилькой тельца, эти движения, жалкая попытка высвободится, злили меня. Померла бы уж и точка.
Во-вторых, у основания шпильки образовалось маленькое мокрое пятнышко, что наводило на мысль, что это, кишки я ей проткнула. А если есть кишки, то наверное и все остальное. Сердце например, и тот факт, что сердце ее страдает, был совсем не утешительным для меня. И в-третьих, наконец, я припомнила, что читала, где то, что бабочки, это души умерших, и что теперь мне делать с этой душой, я не знаю, и только одно утешало, что это не правда, потому, что если это души умерших, то бабочек, должно быть черт знает сколько, потому, что народу мрет много. И потом, зимой бабочек нет, куда в таком случае эти души деваются? Между тем, пока я размышляла, бабочка повернулась на своей смертоносной оси так, что глаза ее оказались
против моих, и мне показалось, что они выпучились, как выпучиваются глаза у мультяшных героев. Моя физиономия, тысячекратно размноженная, отразилась в ее выпученных глазах, и я получила возможность рассмотреть себя отраженную. Я увидела свой огромный распухший нос, маленькие крысиные глазки, и хохолок жидких волос, венчавший все это безобразие. Причем все это было тысячекратно размножено, и смотрело на меня с любопытством. Вот такой уродихой она меня видит. Вряд ли жертва, считает палача прекрасным, даже если палач само совершенство.
Глава вторая
Я был покалечен до неузнаваемости. Попытка самоубийства закончилась неудачей. Но тогда, в горячке, я еще не понимал, что случилось, и, ухмыляясь половиной лица, я протянул маузер товарищу. Конечно, я видел оставшимся глазом, что товарищ мой испытывает крайний испуг, и рот его застыл полуоткрытым, и глаза его вылезли из орбит, но я тогда еще не понимал, что другая половина моего лица отсутствует, потому, что я ее попросту отстрелил. После грохота выстрела, я не слышал мерного постукивания колес, и мог догадываться, что поезд продолжает движение, по мелькавшим за окном вагона, деревьям. Тот факт, что на стекле окна появилось ровненькое отверстие с разбегающимися в стороны усиками трещин, говорил о том, что пуля была.
Была и исчезла в безграничных российских просторах расстилающихся там, за окном вагона. Тот факт, что половина моего черепа бала разнесена, говорил о том, что пуля эта, пролетела не напрасно Последнее, что запечатлело, мое поврежденное сознание, это трупик бабочки, покачивающийся в такт движения поезда. Три дня назад ее занесло в приоткрытое окно воздушным потоком. Видимо она сильно ударилась
об фрамугу, потому, что плавно спланировала на подоконник и больше не шевелилась. Я даже вспомнил этот момент, когда она, как подбитый самолет, крутясь вокруг своей оси, рухнула вниз. Вот и все, что я помню. Потом, наверное, был переполох. И мент сопровождавший состав, писал протоколы,
время от времени почесывая за ухом концом шариковой ручки, но всего этого я уже не видел. Очнулся я... понятно в больнице. Место сразу показалось знакомым, как будто я здесь уже когда — то был. Стены салатного цвета и трещины на потолке, как разбегающиеся устья рек, все казалось знакомым. Лежал я на удобной кровати, и только короста на лице причиняла неудобство. Никак не мог понять, зачем мне все лицо забинтовали, один только глаз оставили. Сестричка вошла, кругленькая такая, беленькая. Посмотрела на меня внимательно, и вышла быстро, неплотно прикрыв дверь, с матовым стеклом. Скоро за этим матовым стеклом силуэт прорисовался, повыше силуэта сестрички, и в дверь вошел врач. Потом так и было, постоянно, сначала сестричка прошмыгнет, с уколами всякими, потом врач. Мама пару раз навещала, как положено с апельсинами, да братишка
заходил, смотрел на меня жалостливо, а мне как никогда жить хотелось. Да и выстрел этот, вовсе не самоубийством был. Просто в рулетку играли. Вот и проиграл. Прибавил врачам работы, они все кроили что то, пластины на месте дырки в черепа вставляли. Доктора конечно молодцы, можно сказать с того света меня вытащили. Особых проблем с памятью я не ощущал, может потом как то скажется, крыша например, поедет, а пока все было нормально, если не считать устрашающего вида физиономии, с остатками носа и мертвым глазом. Один мой армейский товарищ, всегда говорил, мужчина не должен быть красивым, он должен быть обаятельным, и следуя этой присказке, я не унывал, главное, то что было в штанах, было исправно, и на сестричек реагировало, как надо.
Так что повод для уныния был незначительный,- моя изуродованная внешность, только в купе со сказкой красавица и чудовище, могла стать привлекательной для дам. Месяца через три, после множества пластических операций, я стал выходить в больничный коридор, где обнаружил других бедняг, бредущих неуверенной походкой, порой на ощупь, потому, что почти все лицо было закрыто бинтами Вот с таким ощупником я познакомился когда, он осторожно передвигаясь наткнулся на меня своей, предусмотрительно вытянутой рукой.
Лица его не было видно, но голос, шелестящий, вынуждающий напрягать слух, привлек меня, и мы стали прогуливаться вместе, и я, как бы исполнял роль поводыря. Мой новый знакомый все шептал, что — то про сверхспособности, и когда мы приближались к группе такой же искалеченной и забинтованной как мумии публике, он умолкал, как будто мы шептались о тайне. Я сочувственно выслушивал его бред, про операционный блок, в котором, якобы работают инопланетяне, и всем у кого в результате травмы нарушен мозг, эти самые инопланетяне вживляют новое, серое вещество, после чего, у проопери-рованного таким образом, пациента, появляются сверхспособности.
Я понимал, что не всем повезло, так как мне, и все-таки травма мозга, опасна непредсказуемостью. Кто знает, может и я, по истечении, какого- то времени, начну нести подобную чушь. Но когда он, этот мой ощупник, с удивительной для его состояния сноровкой сопроводил меня к одному из операционных блоков, я был крайне удивлен. Мало того, что действие происходило глубокой ночью, и нам пришлось с огромным риском пробираться мимо дремлющей дежурной медсестры, так он, этот ощупник, действовал так, словно и не было никаких бинтов, на его лице.
Шел он уверенно, чувство-валось, не впервые проделывал этот путь, и когда мы подкрались к опера-ционному блоку, который всегда был закрыт, сделал мне знак, предупреждая о молчании. За дверью блока явственно прослушивались звуки, соответствующие, звукам соприкасающихся металлических предметов. Тихое, но явственное клацанье, как мне живо вообразилось, всяких там пинцетов, скальпелей и еще черт знает какого хирургического инструмента. Звуки все эти особого восторга у меня не вызывают, и я уже подумал было сбежать, но любопытство все же взяло верх. Я приоткрыл дверь, и заглянул во внутрь.
Находясь в позе «зю», я застыл мгновенно, не имея сил оторвать взгляд от картины открывшейся передо — мной. Я видел только одним глазом, так как второе мое око, было мертвым, но даже то, что я увидел, одним глазом, мне хватило на всю оставшуюся жизнь. Операционная была освещена, как и положено, мощным прожектором с отражателем расположенным над столом, на котором лежал оперируемый, накрытый простыней. Стол располагался очень низко, почти у пола. Над телом склонились фигуры, которые человеческими никак не назовешь. Мало того, что головы их были непомерно большими, так еще и полное отсутствие нижних конечностей, дополнялось присутствием множества щупалец, похожих на щупальца осьминога.
Я следил как загипнотизированный за движениями этих щупальцев, и мне, казалось это змеи, исполняют некий магический танец. В момент, когда одно из существ повернуло ко мне свое, так сказать лицо, лицо мгновенно состарившегося новорожденного, я потерял сознание. Почему я отключился, не знаю, вряд ли увиденная мною сцена могла потрясти меня на столько, что я потерял сознание. Рассказы о НЛО, и всяких внеземных разумах, давно не актуальны. По подсчетам ученых, каждый седьмой житель планеты, имел контакты с внеземным разумом.
Вот и я вошел в эту семерку, ничего необычного. Проснулся я утром как всегда, в палате было тихо и солнечно, и эта умиротворенность настроила меня на лирический лад. К событиям прошлой ночи я отнесся спокойно. Вот и у меня крыша поехала, что в принципе и ожидалось. Когда вошла сестричка, неся наготове шприц, наполненный лекарством, я послушно повернулся на живот, и приспустил штаны с ягодиц. Замер в ожидании укола, и привычно напряг мышцы. Тут то и настигло меня это самое безумие, как предполагалось. Сначала, я явственно ощутил, как нечто горячее захлестнуло мой живот и естество мое, мгновенно набухнув, уперлось в матрац. Насколько жестко оно уперлось в матрац, можно судить по тому, как тело мое приподнялось, на нем, тем самым приподняв мои бедра навстречу шприцу. Возможно, сестричка и удивилась бы этой готовности принять болезненную процедуру укола, но на это у нее не было времени.
Мгновенно, я перевернулся на спину, и отведя ее руку, вырвал шприц, и откинул в сторону. Потом, я сделал с этой миленькой сестричкой все, о чем мечтал все это время, пока валялся здесь. Не сказать, что она была против, но и особого энтузиазма не проявляла, и все время оглядывалась на дверь. А мои глаза неотрывно пялились на ее круглые титечки, упругие шарики, дружно подпрыгивавшие, в такт движениям тела. Что там в низу было, я даже оценить по достоинству не мог потому, что все тело мое было напряженно как натянутая тетива лука, и очень скоро, к моему огорчению, лук этот выстрелил. Мне не хотелось, что бы все так быстро закончилось, и бедра, по инерции, еще посылали мое тело навстречу ее влажному естеству, но увы напрасно.
Сестричка ловко соскользнула с моей поникшей стрелы, и оправив халатик, как ни в чем не бывало, выпорхнула из палаты. Мой взгляд, все еще был приклеен к двери за которой она исчезла, и когда, почувствовав непонятное шевеление, я обратил таки внимание на свой орган, я испустил душераздирающий вопль. Нет, не сразу, но все же быстро, дверь распахнулась. Слава богу, что не сразу, и я успел прикрыться одеялом. В палату влетел доктор, и встревожено склонился надо мной.
Он что- то делал, щупал пульс, рассматривал зрачки, а я думал о том, что бы он упаси боже, не обратил внимания на мое бугрившееся одеяло. Я даже колени подогнул, что бы, не так заметно было, но это не помогло, и доктор все же уставился, на этот треклятый бугор, который подозрительно шевелился. Сестричка выручила, она вошла в сопровождении еще одной, и убедила доктора, что кое- кому, действительно необходима помощь, тем более, что я ни на что не жалуюсь. Наконец, наступил счастливый момент, когда меня оставили в покое, и я, все еще тревожась за конфедициальность, предстоящей встречи прислушался, к удаляющимся звукам шагов. Осознавая неизбежность встречи с ним, я приподнял одеяло, и все еще надеясь на чудо, заглянул во внутрь. Нет, чуда не произошло, и он был там же, где я увидел его десять минут назад. Он был на месте моего члена.
Точнее вместо моего члена, и как тогда, в операционной, медленно повернул ко мне свое лицо, лицо мгновенно состарившегося младенца. Я просто захлебнулся от ярости. Мало того, что моя голова изуродована, так еще и член мой, теперь похож черт знает на что. Инопланетянин, молча, смотрел на меня своими заплывшими глазками. Возможно, он посылал мне какие то мысленные импульсы, но мне, конечно, хотелось одного, послать кое куда его, но, увы посылать дальше некуда. Гадкая, но все же утешительная мыслишка, подняла мое настроение. Я не знаю, когда он там появился. Хорошо бы до того как я занялся любовью с сестричкой. Я просто упивался мстительной радостью от мысли, что всего минут пятнадцать назад, я, его, урода, мордой, мордой, во влагалище толкал. Жаль, что быстро все это закончилось, а так хорошо бы подольше, что бы он там задохнулся, гад.
Потом, я специально подкарауливал ту сестричку, когда она дежурила в ночную смену. Затащу ее в подсобку где белье больничное складывают, там темно, и повалятся есть на чем, и всю ночь ее, и так и эдак, лишь бы член подольше во влагалище был. Она бедная, почти без чувств от меня уползала, а ему, инопланетянину моему, хоть бы что. Одно утешало, что беспокойства особенного он мне не доставлял, да и внешне не очень от члена отличался. Раз только, когда я, хотел ему свои умелые ручки продемонстрировать, он так взвился, и в руку мою вцепился всеми своими щупальцами, что я от затеи заняться онанизмом, вынужден был, отказаться. А потом, и вовсе о нем думать перестал.
Нужно было к новой жизни примеряться. Когда меня выписывали, сестричка та, с такой тоской на меня смотрела, что я даже подумал, что не мешало бы, номерок телефончика, взять. Да только заведение мне это, видеть не хотелось, что даже воспоминаний о пребывании в нем не хотелось оставлять. Я когда выходил, оглянулся все же, не выдержал, и напоролся на взгляд той сестрички. Глаза у нее как у кошки блудливой, маслились, вот, с памятью этих блудливых глаз, я и вышел. А там, за дверью, жизнь. И все по-другому. И не только женский пол, но и все кто обладает способностью видеть, шарахались от меня как от прокаженного, потому как личико мое, не смотря на старания врачей, все же было безобразным.
Глава третья
Вернулся я в дом, из которого меня провожали в армию. Нет, ничего не изменилось за два с половиной года. Даже обои те же. И в комнате моей, на стене у кровати, я нашел номера телефонов подруг, которые я написал прямо на обоях, тогда, еще перед уходом на службу в армию. Эти корявые цифры,говорили о многом, и имена, записанные рядом, некоторые даже не помню чьи, все же дарили надежду, что не все еще потерянно, и кто то возможно любит и помнит меня еще, и кто то возможно, не обратит особого внимания на мою изуродованную внешность.
Напрасно я накручивал диск телефона. Как только на другом конце провода раздавалось, нежное, девичье,- Алло,- я понимал необоснованность своих надежд и бросал трубку. Потом я ходил по улицам родного городка, в сопровождении мамы, что бы люди привыкли к моему уродливому лицу, и не пугались при виде меня, -Да это я Андрей, тот самый, старший сын,-«А ЧТО СИЛЬНО ИЗМЕНИЛСЯ?»- Мама, делала вид, что ничего не произошло, знакомые отводили взгляд. Незнакомые, таращились испуганно, и все старались держаться подальше от меня. Дома дела обстояли не лучше.
Отчим ждал от меня неадекватных поступков, ночами ворочался, скрепя пружинами матраца. Не знаю, до моего возвращения или раньше, он перестал спать с матерью, и теперь кряхтел на диване в гостиной. Возможно, он ожидал моих неадекватных поступков именно ночью, и предпочитал быть готовым к неожиданностям.
Насколько серьезны его опасения я понял, когда заметил торчащую, из-за дивана, рукоять топора. Теперь я, уже не спал ночами, ожидая неадекватных поступков от него. Мои попытки изобразить прежнего беспечного парня, провалились с треском и юмор мой воспринимался как нечто неуместное. когда, мать предложила навестить ее давнюю подругу, я понял, что за этим что-то кроется, и не ошибся. Подругу звали, Мария, но я называл бы ее матерью Терезой, потому, что она действительно была доброй женщиной. В том, золотом возрасте, который именуют ягодкой опять, и постоянно пекла блинчики, душевно угощая всех, кто заходил к ней.
После продолжительной беседы за чаем с блинчиками, а затем и с кое чем покрепче, мы обсудив невозможность моего дальнейшего пребывания в доме матери, решили, что для всех будет лучше, если я поживу у Марии. Тем более, что руки у меня работают, не смотря на отсутствие половины головы, а здоровые руки, Марии в хозяйстве, безусловно, нужны. На ее приусадебном участке действительно нужны были сильные руки, и перспектива размяться в свое удовольствие, обрадовала меня.Я остался жить у гостеприимной хозяйки небольшого особняка. Физический труд на свежем воздухе, укрепил мое здоровье, и дух мой воспрял, как и тот, что жил в моих штанах, что я ощутил весьмаявственно, когда моя хозяйка, стоя спиной ко мне, наклонилась, собирая выкопанную мной картошку.
Она, смею предположить, не подозревала ничего о намерениях моего инопланетянина, и сосредоточенно выбирала из лунки крупные клубни. Открывшийся моему взору, объемный зад, просто потряс мое воображение, и оставалось только удивляться, как это я его раньше не замечал. Мои штаны оттопырились в известном месте, и даже после болез-ненного щелчка по голове, мой инопланетянин не сдал своих позиций. Помня о печальном опыте, я уже не пытался уладить с ним отношения с помощью рук, и все оставшееся время, пока выкапывал картошку, прикрывался черенком лопаты.
К счастью, после трудовых подвигов, я спал как убитый, и просыпался утром, хорошо отдохнувший, физически, и в отличном располо-жении духа. Только в отличие от моего нарастающего оптимистического состояния, душевное состояние Марии ухудшалось с каждым днем, и я отнес ее раздражение на счет того, что мое пребывание в ее доме, ей уже в тягость. Как и прежде, она хлопотала у плиты, стряпая свои восхитительные блинчики, но порой, когда она не замечала, что я вижу ее в окне, движения ее становились рассеянными, и голова запрокидывалась. В такие минуты, я начинал всерьез тревожиться за нее, все — таки у раскаленной плиты стоит.
Но, все обходилось, и она, постояв буквально секунды с запрокинувшимся лицом, на котором светилась обморочная улыбка, уплывающая тихо как рыбка, Мария, выпрямлялась, и как ни в чем не бывало, бросала на раскаленную сковороду, очередной блин. Вскоре обнаружилась разгадка этих приступов меланхолии, что совсем не внесло спокойствия в мою жизнь. Однажды, когда я вернулся с прогулки, Мария сказала, что пока я отсутствовал, к ней приходила приятельница, с которой мне, не мешало бы, встретится. По словам Марии, эта женщина обладала экстрасенсорными способностями, как говорят, поднимала мертвых, гробила живых. Это я так, шучу.
В самом деле, я не верю ни в какие сверхспособности, и чудеса, но живой образчик необычного, все же, не будем забывать, присутствовал в моих штанах, и в существование необычных способностей, у этой дамы, я, частично, позволил себя убедить. В конце — концов нельзя отрицать, что женщины, тоже подвержены травмам головы. Не смотря на весь мой скептицизм, в тот день, когда, должна была прийти эта женшина-экстрасенс, я все же испытывал некоторое волнение, и постарался приодеться, что бы если уж лицо, мое ей не понравится, так хотя бы, серым, в тонкую полоску костюмом-торойкой произвести впечатление. Костюм сидел на мне как влитой, потому, что каждодневные физические упражнения, здорово украсили мой торс, всевозможными мышечными кубиками, и ромбиками. В связи с этим, я, в тайне надеялся, разглядывая свою высокую, статную фигуру в зеркало, произвести впечатление не только костюмом, но еще и хорошо сложенной фигурой.
Наконец, она пришла. я понял это, когда услышал, что Мария разговаривает с кем то в прихожей. Ей отвечала женщина, громким, уверенным тоном, ну, конечно же не терпящем возражений. От того, как она вошла, окинув меня оценивающим взглядом, я понял, что эта женщина, знает все. Точнее, я захотел понять, что она знает все на свете, и как исцелить меня, в том числе. Мысленно, я уже представлял, как на месте пластин, вставленных хирургами, в моем черепе начинается восстановительный процесс, и начинают наращиваться костные ткани.
Мой нос обретает великолепный греческий профиль, а мертвый глаз оживает и начинает видеть на все сто с лишним процентов. В общем, красавец-мужчина в расцвете лет. Вслед за женщиной, вошла Мария, разрумянившаяся от волнения, и причитающая привычно-жалостливо, о том, какой я замечательный, и помощник отличный, и все такое, только вот мне, несчастному дитю, так не повезло, и случилось со мной вот это, и еще кое что, и мне бедному ни кто не хочет помочь. Так она жалостливо причитала, что мне, может быть впервые, по настоящему, стало жаль себя, и из моего мертвого глаза потекли живые слезы, впрочем, так же как из живого.
С удивлением, я утирал ладонями влагу со своего уродливого лица, и всерьез, стал подумывать, что Мария, наверное, тоже экстрасенс, как иначе, объяснить, появление слез в мертвом глазу. Но, в этот момент, процесс моих мыслей, был прерван властным голосом женщины-экстрасенса.- Хорошо, я его посмотрю, только не знаю, можно ли чем то ему помочь.- Сказала она совершенно объективно оценив мое состояние, не оставляя даже намека на иллюзию. Сквозь пелену слез, я смотрел на нее уже другими глазами, не знаю. стали мои глаза лучше или хуже, они просто стали другими. Я видел женщину лет сорока, моложавую, не утратившую свежесть взгляда. Лицо ее было милым и открытым, и не смотря на то, что нос был курносым, можно было назвать ее красивой, потому, что все затмевали глаза, ее великолепные зеленые глаза, доверчиво распахнутые, обрамленные, длиннющими ресницами, просто притягивали взгляд. Но, было еще что — то, и это что — то, напрягало, своей загадочностью. Это что — то таилось там, в глубине ее прекрасных глаз, и мне даже показалось, что оно, шевельнулось, как шевелится во сне спящее чудовище.
— Подойди ко мне,- и подтвердив свое приглашение жестом, улыбнулась мне, демонстрируя доброжелательность. Я понял, что она только демонстрировала доброжелательность. На самом деле, я видел, как она напряглась, словно заковав свое великолепное тело в защищающий панцирь, и мне оставалось только догадываться, что уверенность ее, напускная, и на самом деле она боится меня, и стыдится своего страха. Когда я подошел к ней, она попросила меня повернуться к ней спиной, что я сделал с удовольствием, лишь бы не пугать ее своей уродливой физиономией. К тому же у меня появилась возможность наблюдать ее отражение в окне. Конечно я видел и свое отражение, но на себя смотреть мне не хотелось, а вот ее отражение я рассматривал с удовольствием, благо, что она этого не замечала. Хозяйка, деликатно удалилась, оставив нас наедине.
Тишина зависла как шарик на нитке, ни упасть, ни взлететь. И вдруг лопнула, разлетелась на тысячи осколков, разрывая мою черепную коробку невыносимым воем, звуком не сравнимым ни чем, свистящим и шелестящим, разрывающем серое вещество мозга на мелкие хлопья, которые разлетались брызгами, и скользкими ошметками прилипали к стене. Все происходящее отражалось в стекле, я с ужасом, наблюдал как половина моего лица, окровавленная, скалившая обнаженные десна, с прилипшими лоскутками разорванной кожи, всматривалась в свое отражение мертвым глазом, так, как тогда в вагоне, всматривалась в пронзенное пулей окно.
Почему я не терял сознание? Не было сил видеть все это, и не то что страх, что то, мерзкое, как скрежет ногтя по стеклу, вызывало отвращение, и тут я понял, почему я не терял сознание, она, не позволяла, потому, что повернув время вспять, вернув меня в прошлое она хотела дать мне, возможность сознательно изменить это прошлое, а я упустил этот момент, надо было быть внимательным, с самого начала, хотя бы с того момента, когда поднес дуло к виску. Взять и передумать. Сознательно передумать, а не играючи. Спокойно положить оружие на столик, и обернуть все в шутку. Как? Как обернуть все в шутку?
Если спорили всерьез, да и не мужик я после этого, и кто меня потом, такого, уважать будет? А кто теперь уважает меня такого? И я встрепенулся, ожил от того что понял, что я должен сделать, и как. Я скажу,- Да вы что,- пацаны? Дембель! Домой едем! Мы и так героями возвращаемся, службу с честью исполнили. Так что, давайте лучше еще по маленькой, и в люльку, утром дома будем.- Все так просто, и ничего унизительного, и никакого позора. Так решил я, и встрепенулся снова, взглянул в отражение. Она стояла за моей спиной, макушка ее головы едва доходила до моих плеч. Я видел нас сбоку, потому, что окно было не прямо против нас, а несколько в стороне. Она стояла, запрокинув голову, держа ладони над моей головой, и казалось, совсем не дышала. Глаза ее были полуприкрыты, профиль лица казался нежным, и трогательное подрагивание длинных ресниц, оживляло тени на ее побледневших щечках.
— А можно сначала?- При звуке моего голоса она вздрогнула как от удара, глаза ее распахнулись так широко, словно хотели занять все лицо, и в этот момент, я почувствовал настойчивое и неотвратное движение в моих штанах. Этот урод зашевелился. Он не только зашевелился, а еще и вырос так, что не вмещался в брюках, шов которых врезался мне между ягодиц, и грозилнемедленно лопнуть
— Только не сейчас!- воскликнул я мысленно, и схватил его в кулак.Она отошла от меня, и смотрела укоризненно.
— Что ты сделал!- едва шевеля посиневшими губами, произнесла она, и я, вынужден был поспешить к ней на помощь, потому, что судя по ее подогнувшимся коленям, она собиралась потерять сознание.
— Вот так экстрасенс!- промелькнуло у меня в мозгу, и я подхватил ее, оседающую на пол, как положено, по рыцарски, и перенес на диван. Она лежала как мертвая, и я даже начал беспокоится и совершенно без всяких дурных мыслей прильнул к ее груди ухом. Мой урод в штанах, постоянно отвлекал меня, прорываясь сквозь брюки, и я пару раз щелкнул его по голове. На этом непристойном жесте и застала меня хозяйка, неслышно появившаяся в дверях. Она стояла в изголовье, и перед ней как на картине были мы, экстрасенсша, раскинувшаяся в фривольной позе и я, прильнувший к ее груди, и сжимающий свой...ну, знаете в общем, что. Мария, добрая душа. Поморгала своими коровьим глазами, посмотрела испытующе на экстрасенсшу, и помолчав, растерянно, позвала ее,
— Виола,- произнесла она обиженно надув губки,- Ты уверенна что он нуждается именно в такой помощи!- Виола медленно приходила в себя, и конечно ничего еще не могла понять. Она растерянно осмотрелась, и лицо ее вспыхнуло от нахлынувшего чувства возмущения.
— Ты что наделал!- воскликнула она, вскакивая, разлохмаченная и раскрасневшаяся, и потрясая указующим перстом, еще раз воскликнула,
— Ты что наделал,- уже в третий раз задавая мне этот странный вопрос. Я пожал плечами, если честно, я понятия не имел, что же я такого наделал, что она потеряла сознание. Виола, разъяренной фурией пролетела мимо, посторонившейся Марии, и хлопнула дверью. Мария, еще больше выпучила, и без того выпуклые глаза, и похлопав ресницами, сказалаукоризненно,
— Не ожидала я от тебя, Андрей!- и удалилась вслед за Виолой. Я прошел в кухню и увидел в окно, как они, пригорюнившись, сидят на ступеньках, но чувства вины не было, и взять его было негде. Да, Мария приютила меня, и относилась ко мне, как мать. Да, что там как мать, лучше, чем мать. Рядом с ней я чувствовал себя уютно, и ее неусыпная забота, помогла залечить мои душевные раны. Она вела себя так, словно со мной ничего не случилось, и я начал, постепенно забывать о своем уродстве. Ни когда , ни словом она мне не напомнила о мем уродливом лице, ни взглядом, ни словом. И тут, я улышал их разговор,
— Как ты могла лечь с таким, уродом,- негодуя, отчитывала Мария, Виолу,- Я даже за столом с ним сидеть не могу, от одного вида его тошнит!- И эти слова ее, больно резанули мне по сердцу. Потом они вернулись в дом. Вошли, словно ничего не случилось, и мы сели чаевничать, с знаменитыми блинчиками Марии. Я не чувствовал вкуса, механически прихлебывая чай, и разговор их, вялый незначительный, ни чуть не интересовал меня. Мыслями я был там, в своем прошлом. В памяти прокручивались картины моей прожитой жизни, одна за другой.
А я, ведь был красив. Сколько помню себя, с детства, мой внешний вид, вызывал умиление у прекрасной половины человечества. С яркими чертами лица, и хорошо сложенной фигурой, потом, когда подрос, я пользовался успехом у всех девчонок. Избыток их внимания, с лихвой восполнял, недостаток внимания со стороны матери. Я действительно был красив, особой мужской красотой, и потом, с возрастом небрежно пользовался своей привлекательной внешностью, по мелочам, к примеру, для обольщения математички, перед контрольной, или, на спор, обольщая самую красивую девочку в классе.
Не говоря уже о девочках не красивых, и чувстве брезгливой снисходительности к ним, несчастным, обделенным красотой, и страдающим от неразделенной любви ко мне. Все это было. Теперь, я, как никто, понимаю их,- не красивых. Какое несчастье, родится не красивой девочкой, если, даже я,- мужчина, страдаю от своего уродства. Мария с Виолой еще болтали, о том, о сем, когда я, вышел на крыльцо, покурить. Потом пошел к воротам, и сделав вид, что решил прогуляться по улице, вышел, демонстративно громко, погромыхав железным запором. Обойдя дом, вошел в палисадник, и незаметно приблизился к окну. Неискренность, двуличие Марии, изображающую, милосердие, вызвало чувство недоверия к ней, и я, решил, что не лишним будет послушать их, в мое отсутствие.
— Послушай,- с обычным надрывом, вечно жалующегося ребенка, обращалась она к Виоле.- Я тебе в прошлый раз говорила, что то не ладное у меня в доме, сны какие то странные снятся.
— Да тебе мужика надо,- прервала ее излияния Виола,- Сколько тебя помню, тебе стоило только глазом моргнуть, и мужики у твоих ног валялись. Ты же четыре раза замужем была. Некоторые и один раз выйти не могут.-
То, что Мария была четыре раза замужем, было для меня новостью, я почему- то, все еще определял ее в Матери Терезы. Потом поразмыслив, подумал, что такая тетка, с большими титьками, и глупым выражением на лице, наверное, и правда привлекательна, для мужчин, испытывавших в детстве дефицит материнской любви. Потом вспомнив, как заворожено, пялился, на ее объемный зад, когда выкапывали картошку в огороде, я отнес себя к категории этих несчастных.
— И эти твои нелепые подозрения насчет сегодняшнего происшествия с Анд-
реем, вызваны именно тем, что ты голодная, мужика тебе надо,- не пре-рывала, своих поучений Виола, не смотря на слабое, но все же настойчивое сопротивление, Марии.
— Ой, да когда это было,- отмахивалась она,- когда мужики- то, у ног моих валялись!-
— Да, в прошлом году, я тому свидетель. Помнишь, как мы с тобой прогуливались, и из- за калитки, у одного дома, мужик на тебя смотрел?-
— Ну помню, так это Коля был, — плачущим голосом, ответила Мария.
— Ну, так ни он ли потом нашел, тебя, вычислил где ты живешь, пришел делать предложение. Так?-
— Так, так ведь он, потом нехорошим человеком оказался, выгнала я его.-
— А кто тебе мешает подмигивать хорошим мужчинам?-
— И то правда,- согласилась Мария,- и я, даже находясь на приличном расстоянии,услышал, как тяжело со скрежетом,заворочались шестеренки в ее засушенных мозгах.Шестеренки ворочались не долго, спустя минуту,она запротестовала вновь.
— Да я, теперь ни с каким мужчиной быть не смогу!- канючила Мария, и будто даже шмыгнула носом.
— Это еще почему? Ты посмотри на себя! Женщина в расцвете лет и тела!Тебе сейчас самое время,постоянного партнера заводить.Не молодая уже от одного к другому скакать.А для семейной жизни,у тебя,сейчас как раз тот возраст.- утешала ее Виола.
— Говорю тебе, не нравится мне никто!
— Э-э-э, подруга,- подозрительно протянула Виола,- Да, у тебя есть кто- то, уж не потому- ли,ты так возмущалась,когда увидела нас с Андреем?-
— Да ты, что? С таким уродом! Тьфу! Страм! Да ни за что в жизни!-
— А, так ты не хочешь говорить?-
— Говорю же тебе. Сны мне странные снятся. И кончаю я так, как никогда, долго, и так сильно, ни с одним мужчиной мне так хорошо не было!-
— Так кто это? Ты хоть видишь кто это?-
— Не понятный какой- то, будто одна голова, лицо такое, как у быстро состарившегося ребеночка, ни рук ни ног, одни щупальца. Так вот, он, головой этой весь в меня вошел, и что он делал! Ты не представляешь, я пока тридцать пять раз ни кончила, он не отстал от меня. А как хорошо мне,
было, ты представить не можешь. Я, даже сознание от счастья потеряла. Не надолго правда, а потом, он, снова начал, и щупальца его и в рот мне вошли и в ...., и все тело гладили. Когда он, щупальцами, сосочки мои обвивает, и нежно так сжимает, а сам горячий весь, у меня голова от счастья кружится.
Ты не представляешь, какой он ласковый, и заканчиваем мы одновременно, я прямо чувствую как он во мне пульсирует!-
Слушая рассказ Марии, я запустил руку в штаны, и нащупал его там, вялого, слабо сопротивляющегося, легко скользящего, своими щупальцами по моим пальцам.
— Ах вот оно как,- злорадствовал я,- Значит со мной, уродом, эта корова, ни за что не ляжет, а этот поганец, самовольно вторгшийся в мою жизнь, и в мое тело, мил ей так, что она ни о ком другом, даже думать не хочет!- Я сдавил его у основания головы надеясь задушить, негодника, здесь же, не сходя с места. От опрометчивого поступка, меня отвлек истеричный смех Виолы. Она смеялась так, словно собиралась умереть от смеха.
Когда я услышал булькающие звуки, словно она захлебывается, я пос-пешил в дом, всерьез обеспокоенный ее душевным состоянием. Когда я вошел, Виола стояла в прихожей и смотрясь в зеркало, подкрашивала губки. Собиралась уходить. Когда я взглянул в зеркало, я увидел, впрочем как всегда, свое изуродованное лицо, и вдруг, меня как током пронзило, я заметил, как зрачок моего мертвого глаза, расширился. Мой глаз среагировал на изменение освещения. Я отвернулся от зеркала, к свету, и повернулся вновь, зрачок снова расширился. Прежде, он ни на что не реа-гировал. Не обращая внимания на Виолу, которая с интересом наблюдала за моими манипуляциями, я вошел в гостиную, где было зеркало поменьше, и не веря глазам своим, закрывая, то один глаз, то другой попеременно, я про-верил зрение. Оба мои глаза видели. Осененный, я рванулся в прихожую, надеясь задержать Виолу. Она уже закрывала дверь. На мой оклик, она обер-нулась глядя, вопросительно.
— Что случилось, Андрей?- Я понимал, что после того, как она потеряла сознание, просить ее, произвести какие то ни было манипуляции по отношению ко мне, просто нелепо. Но сумасшедшая надежда взбудоражила меня так, что я не мог ждать более подходящего момента.
— Пожалуйста,- взмолился я,- поработай со мной еще. Милое личико Виолы сразу преобразилось,
— Да ты что! Я чуть не умерла, ты заговорил со мной в тот момент, когда мое тонкое тело, отделилось. Оно намеревалось мирно прошевствоать в твое прошлое, что бы внести кое какие коррективы, хоть как то изменить ход событий, в результате которых ты изуродовал свою внешность. И вдруг оно
слышит твой голос из настоящего. Произошло замыкание временного прост-ранства, мое тонкое тело, шарахнуло током, от этого замыкания. А когда потрясло основательно, мое тонкое тело, просто не могло сориентироваться, что бы вернутся в тело земное. Ты понимаешь, еще немного, и ему можно было бы вообще не возвращаться, потому, что мое земное тело к тому времени уже стало бы бездыханным.-
Я не мог сосредоточиться на ее словах. Постоянно думал о том, что про-изошло. Значит она все- же проникла в прошлое, своим тонким телом, потому что изменения есть. Мой мертвый глаз видит. Что же там, в прошлом сделало, это тонкое тело? Возможно попыталось отодвинуть дуло,и траектория пули
изменилась, сохранив мой глаз. Я хотел еще. Я хотел что бы восстановилось все
Бабочка умирала три дня. Она умирала не естественной смертью, это я ее так убивала... долго. Я не садистка, просто так получилось. Пошла собаку кормить, и, боковым зрением уловила некое шевеление у будки. Смотрю, это бабочка. На крыльях узор переливается, как у павлина на хвосте. Красота- необыкновенная. Кажется, эта бабочка называется,- «Павлиний глаз», точно не знаю. Когда увидела ее, подумала, жалко, красота такая пропадает. У бабочки жизнь короткая, да и холодно уже. Вот и решила прибрать, так сказать «добро». Когда в моих ладонях затрепетало нечто нежное и хрупкое, мое сердце забилось так, словно бьется птица в клетке. Нет не от волнения за крохотную жизнь, а от того что вдруг, проснулся в глубинах моего сознания, древнейший инстинкт. Инстинкт охотника. В руках моих трепетала добыча. Мысленно, я уже просматривала сайты с коллекциями, и продавала эту бабочку за большие деньги, потому, что вдруг оказалось, что это редчайший экземпляр. Мечта найти клад, не оставляла меня с детства.
Я ничего не имела против клада в виде бабочки. Но, возникал вопрос, в каком виде я должна представить этот редчайший экземпляр перед потенциальными покупателями? Конечно в засушенном виде. Но, кода я поместила ее под банку, она умирать не собиралась, ни в первый, ни во второй день. Припомнив, что где то видела коллекцию бабочек, которые были пришпилены булавками к картону, я приступила к поискам подходящей булавки. Найдя, подходящую, то есть красивую, на кончике которой красовалась блестящая бусинка, я, проткнула металлическим острием мохнатое тельце. С этого момента начались мои душевные муки. Во-первых, шпилька вошла под косым углом, и бабочка, перебирая лапками, крутила ее своим телом как часовую стрелку. Вид пронзенного металлической шпилькой тельца, эти движения, жалкая попытка высвободится, злили меня. Померла бы уж и точка.
Во-вторых, у основания шпильки образовалось маленькое мокрое пятнышко, что наводило на мысль, что это, кишки я ей проткнула. А если есть кишки, то наверное и все остальное. Сердце например, и тот факт, что сердце ее страдает, был совсем не утешительным для меня. И в-третьих, наконец, я припомнила, что читала, где то, что бабочки, это души умерших, и что теперь мне делать с этой душой, я не знаю, и только одно утешало, что это не правда, потому, что если это души умерших, то бабочек, должно быть черт знает сколько, потому, что народу мрет много. И потом, зимой бабочек нет, куда в таком случае эти души деваются? Между тем, пока я размышляла, бабочка повернулась на своей смертоносной оси так, что глаза ее оказались
против моих, и мне показалось, что они выпучились, как выпучиваются глаза у мультяшных героев. Моя физиономия, тысячекратно размноженная, отразилась в ее выпученных глазах, и я получила возможность рассмотреть себя отраженную. Я увидела свой огромный распухший нос, маленькие крысиные глазки, и хохолок жидких волос, венчавший все это безобразие. Причем все это было тысячекратно размножено, и смотрело на меня с любопытством. Вот такой уродихой она меня видит. Вряд ли жертва, считает палача прекрасным, даже если палач само совершенство.
Глава вторая
Я был покалечен до неузнаваемости. Попытка самоубийства закончилась неудачей. Но тогда, в горячке, я еще не понимал, что случилось, и, ухмыляясь половиной лица, я протянул маузер товарищу. Конечно, я видел оставшимся глазом, что товарищ мой испытывает крайний испуг, и рот его застыл полуоткрытым, и глаза его вылезли из орбит, но я тогда еще не понимал, что другая половина моего лица отсутствует, потому, что я ее попросту отстрелил. После грохота выстрела, я не слышал мерного постукивания колес, и мог догадываться, что поезд продолжает движение, по мелькавшим за окном вагона, деревьям. Тот факт, что на стекле окна появилось ровненькое отверстие с разбегающимися в стороны усиками трещин, говорил о том, что пуля была.
Была и исчезла в безграничных российских просторах расстилающихся там, за окном вагона. Тот факт, что половина моего черепа бала разнесена, говорил о том, что пуля эта, пролетела не напрасно Последнее, что запечатлело, мое поврежденное сознание, это трупик бабочки, покачивающийся в такт движения поезда. Три дня назад ее занесло в приоткрытое окно воздушным потоком. Видимо она сильно ударилась
об фрамугу, потому, что плавно спланировала на подоконник и больше не шевелилась. Я даже вспомнил этот момент, когда она, как подбитый самолет, крутясь вокруг своей оси, рухнула вниз. Вот и все, что я помню. Потом, наверное, был переполох. И мент сопровождавший состав, писал протоколы,
время от времени почесывая за ухом концом шариковой ручки, но всего этого я уже не видел. Очнулся я... понятно в больнице. Место сразу показалось знакомым, как будто я здесь уже когда — то был. Стены салатного цвета и трещины на потолке, как разбегающиеся устья рек, все казалось знакомым. Лежал я на удобной кровати, и только короста на лице причиняла неудобство. Никак не мог понять, зачем мне все лицо забинтовали, один только глаз оставили. Сестричка вошла, кругленькая такая, беленькая. Посмотрела на меня внимательно, и вышла быстро, неплотно прикрыв дверь, с матовым стеклом. Скоро за этим матовым стеклом силуэт прорисовался, повыше силуэта сестрички, и в дверь вошел врач. Потом так и было, постоянно, сначала сестричка прошмыгнет, с уколами всякими, потом врач. Мама пару раз навещала, как положено с апельсинами, да братишка
заходил, смотрел на меня жалостливо, а мне как никогда жить хотелось. Да и выстрел этот, вовсе не самоубийством был. Просто в рулетку играли. Вот и проиграл. Прибавил врачам работы, они все кроили что то, пластины на месте дырки в черепа вставляли. Доктора конечно молодцы, можно сказать с того света меня вытащили. Особых проблем с памятью я не ощущал, может потом как то скажется, крыша например, поедет, а пока все было нормально, если не считать устрашающего вида физиономии, с остатками носа и мертвым глазом. Один мой армейский товарищ, всегда говорил, мужчина не должен быть красивым, он должен быть обаятельным, и следуя этой присказке, я не унывал, главное, то что было в штанах, было исправно, и на сестричек реагировало, как надо.
Так что повод для уныния был незначительный,- моя изуродованная внешность, только в купе со сказкой красавица и чудовище, могла стать привлекательной для дам. Месяца через три, после множества пластических операций, я стал выходить в больничный коридор, где обнаружил других бедняг, бредущих неуверенной походкой, порой на ощупь, потому, что почти все лицо было закрыто бинтами Вот с таким ощупником я познакомился когда, он осторожно передвигаясь наткнулся на меня своей, предусмотрительно вытянутой рукой.
Лица его не было видно, но голос, шелестящий, вынуждающий напрягать слух, привлек меня, и мы стали прогуливаться вместе, и я, как бы исполнял роль поводыря. Мой новый знакомый все шептал, что — то про сверхспособности, и когда мы приближались к группе такой же искалеченной и забинтованной как мумии публике, он умолкал, как будто мы шептались о тайне. Я сочувственно выслушивал его бред, про операционный блок, в котором, якобы работают инопланетяне, и всем у кого в результате травмы нарушен мозг, эти самые инопланетяне вживляют новое, серое вещество, после чего, у проопери-рованного таким образом, пациента, появляются сверхспособности.
Я понимал, что не всем повезло, так как мне, и все-таки травма мозга, опасна непредсказуемостью. Кто знает, может и я, по истечении, какого- то времени, начну нести подобную чушь. Но когда он, этот мой ощупник, с удивительной для его состояния сноровкой сопроводил меня к одному из операционных блоков, я был крайне удивлен. Мало того, что действие происходило глубокой ночью, и нам пришлось с огромным риском пробираться мимо дремлющей дежурной медсестры, так он, этот ощупник, действовал так, словно и не было никаких бинтов, на его лице.
Шел он уверенно, чувство-валось, не впервые проделывал этот путь, и когда мы подкрались к опера-ционному блоку, который всегда был закрыт, сделал мне знак, предупреждая о молчании. За дверью блока явственно прослушивались звуки, соответствующие, звукам соприкасающихся металлических предметов. Тихое, но явственное клацанье, как мне живо вообразилось, всяких там пинцетов, скальпелей и еще черт знает какого хирургического инструмента. Звуки все эти особого восторга у меня не вызывают, и я уже подумал было сбежать, но любопытство все же взяло верх. Я приоткрыл дверь, и заглянул во внутрь.
Находясь в позе «зю», я застыл мгновенно, не имея сил оторвать взгляд от картины открывшейся передо — мной. Я видел только одним глазом, так как второе мое око, было мертвым, но даже то, что я увидел, одним глазом, мне хватило на всю оставшуюся жизнь. Операционная была освещена, как и положено, мощным прожектором с отражателем расположенным над столом, на котором лежал оперируемый, накрытый простыней. Стол располагался очень низко, почти у пола. Над телом склонились фигуры, которые человеческими никак не назовешь. Мало того, что головы их были непомерно большими, так еще и полное отсутствие нижних конечностей, дополнялось присутствием множества щупалец, похожих на щупальца осьминога.
Я следил как загипнотизированный за движениями этих щупальцев, и мне, казалось это змеи, исполняют некий магический танец. В момент, когда одно из существ повернуло ко мне свое, так сказать лицо, лицо мгновенно состарившегося новорожденного, я потерял сознание. Почему я отключился, не знаю, вряд ли увиденная мною сцена могла потрясти меня на столько, что я потерял сознание. Рассказы о НЛО, и всяких внеземных разумах, давно не актуальны. По подсчетам ученых, каждый седьмой житель планеты, имел контакты с внеземным разумом.
Вот и я вошел в эту семерку, ничего необычного. Проснулся я утром как всегда, в палате было тихо и солнечно, и эта умиротворенность настроила меня на лирический лад. К событиям прошлой ночи я отнесся спокойно. Вот и у меня крыша поехала, что в принципе и ожидалось. Когда вошла сестричка, неся наготове шприц, наполненный лекарством, я послушно повернулся на живот, и приспустил штаны с ягодиц. Замер в ожидании укола, и привычно напряг мышцы. Тут то и настигло меня это самое безумие, как предполагалось. Сначала, я явственно ощутил, как нечто горячее захлестнуло мой живот и естество мое, мгновенно набухнув, уперлось в матрац. Насколько жестко оно уперлось в матрац, можно судить по тому, как тело мое приподнялось, на нем, тем самым приподняв мои бедра навстречу шприцу. Возможно, сестричка и удивилась бы этой готовности принять болезненную процедуру укола, но на это у нее не было времени.
Мгновенно, я перевернулся на спину, и отведя ее руку, вырвал шприц, и откинул в сторону. Потом, я сделал с этой миленькой сестричкой все, о чем мечтал все это время, пока валялся здесь. Не сказать, что она была против, но и особого энтузиазма не проявляла, и все время оглядывалась на дверь. А мои глаза неотрывно пялились на ее круглые титечки, упругие шарики, дружно подпрыгивавшие, в такт движениям тела. Что там в низу было, я даже оценить по достоинству не мог потому, что все тело мое было напряженно как натянутая тетива лука, и очень скоро, к моему огорчению, лук этот выстрелил. Мне не хотелось, что бы все так быстро закончилось, и бедра, по инерции, еще посылали мое тело навстречу ее влажному естеству, но увы напрасно.
Сестричка ловко соскользнула с моей поникшей стрелы, и оправив халатик, как ни в чем не бывало, выпорхнула из палаты. Мой взгляд, все еще был приклеен к двери за которой она исчезла, и когда, почувствовав непонятное шевеление, я обратил таки внимание на свой орган, я испустил душераздирающий вопль. Нет, не сразу, но все же быстро, дверь распахнулась. Слава богу, что не сразу, и я успел прикрыться одеялом. В палату влетел доктор, и встревожено склонился надо мной.
Он что- то делал, щупал пульс, рассматривал зрачки, а я думал о том, что бы он упаси боже, не обратил внимания на мое бугрившееся одеяло. Я даже колени подогнул, что бы, не так заметно было, но это не помогло, и доктор все же уставился, на этот треклятый бугор, который подозрительно шевелился. Сестричка выручила, она вошла в сопровождении еще одной, и убедила доктора, что кое- кому, действительно необходима помощь, тем более, что я ни на что не жалуюсь. Наконец, наступил счастливый момент, когда меня оставили в покое, и я, все еще тревожась за конфедициальность, предстоящей встречи прислушался, к удаляющимся звукам шагов. Осознавая неизбежность встречи с ним, я приподнял одеяло, и все еще надеясь на чудо, заглянул во внутрь. Нет, чуда не произошло, и он был там же, где я увидел его десять минут назад. Он был на месте моего члена.
Точнее вместо моего члена, и как тогда, в операционной, медленно повернул ко мне свое лицо, лицо мгновенно состарившегося младенца. Я просто захлебнулся от ярости. Мало того, что моя голова изуродована, так еще и член мой, теперь похож черт знает на что. Инопланетянин, молча, смотрел на меня своими заплывшими глазками. Возможно, он посылал мне какие то мысленные импульсы, но мне, конечно, хотелось одного, послать кое куда его, но, увы посылать дальше некуда. Гадкая, но все же утешительная мыслишка, подняла мое настроение. Я не знаю, когда он там появился. Хорошо бы до того как я занялся любовью с сестричкой. Я просто упивался мстительной радостью от мысли, что всего минут пятнадцать назад, я, его, урода, мордой, мордой, во влагалище толкал. Жаль, что быстро все это закончилось, а так хорошо бы подольше, что бы он там задохнулся, гад.
Потом, я специально подкарауливал ту сестричку, когда она дежурила в ночную смену. Затащу ее в подсобку где белье больничное складывают, там темно, и повалятся есть на чем, и всю ночь ее, и так и эдак, лишь бы член подольше во влагалище был. Она бедная, почти без чувств от меня уползала, а ему, инопланетянину моему, хоть бы что. Одно утешало, что беспокойства особенного он мне не доставлял, да и внешне не очень от члена отличался. Раз только, когда я, хотел ему свои умелые ручки продемонстрировать, он так взвился, и в руку мою вцепился всеми своими щупальцами, что я от затеи заняться онанизмом, вынужден был, отказаться. А потом, и вовсе о нем думать перестал.
Нужно было к новой жизни примеряться. Когда меня выписывали, сестричка та, с такой тоской на меня смотрела, что я даже подумал, что не мешало бы, номерок телефончика, взять. Да только заведение мне это, видеть не хотелось, что даже воспоминаний о пребывании в нем не хотелось оставлять. Я когда выходил, оглянулся все же, не выдержал, и напоролся на взгляд той сестрички. Глаза у нее как у кошки блудливой, маслились, вот, с памятью этих блудливых глаз, я и вышел. А там, за дверью, жизнь. И все по-другому. И не только женский пол, но и все кто обладает способностью видеть, шарахались от меня как от прокаженного, потому как личико мое, не смотря на старания врачей, все же было безобразным.
Глава третья
Вернулся я в дом, из которого меня провожали в армию. Нет, ничего не изменилось за два с половиной года. Даже обои те же. И в комнате моей, на стене у кровати, я нашел номера телефонов подруг, которые я написал прямо на обоях, тогда, еще перед уходом на службу в армию. Эти корявые цифры,говорили о многом, и имена, записанные рядом, некоторые даже не помню чьи, все же дарили надежду, что не все еще потерянно, и кто то возможно любит и помнит меня еще, и кто то возможно, не обратит особого внимания на мою изуродованную внешность.
Напрасно я накручивал диск телефона. Как только на другом конце провода раздавалось, нежное, девичье,- Алло,- я понимал необоснованность своих надежд и бросал трубку. Потом я ходил по улицам родного городка, в сопровождении мамы, что бы люди привыкли к моему уродливому лицу, и не пугались при виде меня, -Да это я Андрей, тот самый, старший сын,-«А ЧТО СИЛЬНО ИЗМЕНИЛСЯ?»- Мама, делала вид, что ничего не произошло, знакомые отводили взгляд. Незнакомые, таращились испуганно, и все старались держаться подальше от меня. Дома дела обстояли не лучше.
Отчим ждал от меня неадекватных поступков, ночами ворочался, скрепя пружинами матраца. Не знаю, до моего возвращения или раньше, он перестал спать с матерью, и теперь кряхтел на диване в гостиной. Возможно, он ожидал моих неадекватных поступков именно ночью, и предпочитал быть готовым к неожиданностям.
Насколько серьезны его опасения я понял, когда заметил торчащую, из-за дивана, рукоять топора. Теперь я, уже не спал ночами, ожидая неадекватных поступков от него. Мои попытки изобразить прежнего беспечного парня, провалились с треском и юмор мой воспринимался как нечто неуместное. когда, мать предложила навестить ее давнюю подругу, я понял, что за этим что-то кроется, и не ошибся. Подругу звали, Мария, но я называл бы ее матерью Терезой, потому, что она действительно была доброй женщиной. В том, золотом возрасте, который именуют ягодкой опять, и постоянно пекла блинчики, душевно угощая всех, кто заходил к ней.
После продолжительной беседы за чаем с блинчиками, а затем и с кое чем покрепче, мы обсудив невозможность моего дальнейшего пребывания в доме матери, решили, что для всех будет лучше, если я поживу у Марии. Тем более, что руки у меня работают, не смотря на отсутствие половины головы, а здоровые руки, Марии в хозяйстве, безусловно, нужны. На ее приусадебном участке действительно нужны были сильные руки, и перспектива размяться в свое удовольствие, обрадовала меня.Я остался жить у гостеприимной хозяйки небольшого особняка. Физический труд на свежем воздухе, укрепил мое здоровье, и дух мой воспрял, как и тот, что жил в моих штанах, что я ощутил весьмаявственно, когда моя хозяйка, стоя спиной ко мне, наклонилась, собирая выкопанную мной картошку.
Она, смею предположить, не подозревала ничего о намерениях моего инопланетянина, и сосредоточенно выбирала из лунки крупные клубни. Открывшийся моему взору, объемный зад, просто потряс мое воображение, и оставалось только удивляться, как это я его раньше не замечал. Мои штаны оттопырились в известном месте, и даже после болез-ненного щелчка по голове, мой инопланетянин не сдал своих позиций. Помня о печальном опыте, я уже не пытался уладить с ним отношения с помощью рук, и все оставшееся время, пока выкапывал картошку, прикрывался черенком лопаты.
К счастью, после трудовых подвигов, я спал как убитый, и просыпался утром, хорошо отдохнувший, физически, и в отличном располо-жении духа. Только в отличие от моего нарастающего оптимистического состояния, душевное состояние Марии ухудшалось с каждым днем, и я отнес ее раздражение на счет того, что мое пребывание в ее доме, ей уже в тягость. Как и прежде, она хлопотала у плиты, стряпая свои восхитительные блинчики, но порой, когда она не замечала, что я вижу ее в окне, движения ее становились рассеянными, и голова запрокидывалась. В такие минуты, я начинал всерьез тревожиться за нее, все — таки у раскаленной плиты стоит.
Но, все обходилось, и она, постояв буквально секунды с запрокинувшимся лицом, на котором светилась обморочная улыбка, уплывающая тихо как рыбка, Мария, выпрямлялась, и как ни в чем не бывало, бросала на раскаленную сковороду, очередной блин. Вскоре обнаружилась разгадка этих приступов меланхолии, что совсем не внесло спокойствия в мою жизнь. Однажды, когда я вернулся с прогулки, Мария сказала, что пока я отсутствовал, к ней приходила приятельница, с которой мне, не мешало бы, встретится. По словам Марии, эта женщина обладала экстрасенсорными способностями, как говорят, поднимала мертвых, гробила живых. Это я так, шучу.
В самом деле, я не верю ни в какие сверхспособности, и чудеса, но живой образчик необычного, все же, не будем забывать, присутствовал в моих штанах, и в существование необычных способностей, у этой дамы, я, частично, позволил себя убедить. В конце — концов нельзя отрицать, что женщины, тоже подвержены травмам головы. Не смотря на весь мой скептицизм, в тот день, когда, должна была прийти эта женшина-экстрасенс, я все же испытывал некоторое волнение, и постарался приодеться, что бы если уж лицо, мое ей не понравится, так хотя бы, серым, в тонкую полоску костюмом-торойкой произвести впечатление. Костюм сидел на мне как влитой, потому, что каждодневные физические упражнения, здорово украсили мой торс, всевозможными мышечными кубиками, и ромбиками. В связи с этим, я, в тайне надеялся, разглядывая свою высокую, статную фигуру в зеркало, произвести впечатление не только костюмом, но еще и хорошо сложенной фигурой.
Наконец, она пришла. я понял это, когда услышал, что Мария разговаривает с кем то в прихожей. Ей отвечала женщина, громким, уверенным тоном, ну, конечно же не терпящем возражений. От того, как она вошла, окинув меня оценивающим взглядом, я понял, что эта женщина, знает все. Точнее, я захотел понять, что она знает все на свете, и как исцелить меня, в том числе. Мысленно, я уже представлял, как на месте пластин, вставленных хирургами, в моем черепе начинается восстановительный процесс, и начинают наращиваться костные ткани.
Мой нос обретает великолепный греческий профиль, а мертвый глаз оживает и начинает видеть на все сто с лишним процентов. В общем, красавец-мужчина в расцвете лет. Вслед за женщиной, вошла Мария, разрумянившаяся от волнения, и причитающая привычно-жалостливо, о том, какой я замечательный, и помощник отличный, и все такое, только вот мне, несчастному дитю, так не повезло, и случилось со мной вот это, и еще кое что, и мне бедному ни кто не хочет помочь. Так она жалостливо причитала, что мне, может быть впервые, по настоящему, стало жаль себя, и из моего мертвого глаза потекли живые слезы, впрочем, так же как из живого.
С удивлением, я утирал ладонями влагу со своего уродливого лица, и всерьез, стал подумывать, что Мария, наверное, тоже экстрасенс, как иначе, объяснить, появление слез в мертвом глазу. Но, в этот момент, процесс моих мыслей, был прерван властным голосом женщины-экстрасенса.- Хорошо, я его посмотрю, только не знаю, можно ли чем то ему помочь.- Сказала она совершенно объективно оценив мое состояние, не оставляя даже намека на иллюзию. Сквозь пелену слез, я смотрел на нее уже другими глазами, не знаю. стали мои глаза лучше или хуже, они просто стали другими. Я видел женщину лет сорока, моложавую, не утратившую свежесть взгляда. Лицо ее было милым и открытым, и не смотря на то, что нос был курносым, можно было назвать ее красивой, потому, что все затмевали глаза, ее великолепные зеленые глаза, доверчиво распахнутые, обрамленные, длиннющими ресницами, просто притягивали взгляд. Но, было еще что — то, и это что — то, напрягало, своей загадочностью. Это что — то таилось там, в глубине ее прекрасных глаз, и мне даже показалось, что оно, шевельнулось, как шевелится во сне спящее чудовище.
— Подойди ко мне,- и подтвердив свое приглашение жестом, улыбнулась мне, демонстрируя доброжелательность. Я понял, что она только демонстрировала доброжелательность. На самом деле, я видел, как она напряглась, словно заковав свое великолепное тело в защищающий панцирь, и мне оставалось только догадываться, что уверенность ее, напускная, и на самом деле она боится меня, и стыдится своего страха. Когда я подошел к ней, она попросила меня повернуться к ней спиной, что я сделал с удовольствием, лишь бы не пугать ее своей уродливой физиономией. К тому же у меня появилась возможность наблюдать ее отражение в окне. Конечно я видел и свое отражение, но на себя смотреть мне не хотелось, а вот ее отражение я рассматривал с удовольствием, благо, что она этого не замечала. Хозяйка, деликатно удалилась, оставив нас наедине.
Тишина зависла как шарик на нитке, ни упасть, ни взлететь. И вдруг лопнула, разлетелась на тысячи осколков, разрывая мою черепную коробку невыносимым воем, звуком не сравнимым ни чем, свистящим и шелестящим, разрывающем серое вещество мозга на мелкие хлопья, которые разлетались брызгами, и скользкими ошметками прилипали к стене. Все происходящее отражалось в стекле, я с ужасом, наблюдал как половина моего лица, окровавленная, скалившая обнаженные десна, с прилипшими лоскутками разорванной кожи, всматривалась в свое отражение мертвым глазом, так, как тогда в вагоне, всматривалась в пронзенное пулей окно.
Почему я не терял сознание? Не было сил видеть все это, и не то что страх, что то, мерзкое, как скрежет ногтя по стеклу, вызывало отвращение, и тут я понял, почему я не терял сознание, она, не позволяла, потому, что повернув время вспять, вернув меня в прошлое она хотела дать мне, возможность сознательно изменить это прошлое, а я упустил этот момент, надо было быть внимательным, с самого начала, хотя бы с того момента, когда поднес дуло к виску. Взять и передумать. Сознательно передумать, а не играючи. Спокойно положить оружие на столик, и обернуть все в шутку. Как? Как обернуть все в шутку?
Если спорили всерьез, да и не мужик я после этого, и кто меня потом, такого, уважать будет? А кто теперь уважает меня такого? И я встрепенулся, ожил от того что понял, что я должен сделать, и как. Я скажу,- Да вы что,- пацаны? Дембель! Домой едем! Мы и так героями возвращаемся, службу с честью исполнили. Так что, давайте лучше еще по маленькой, и в люльку, утром дома будем.- Все так просто, и ничего унизительного, и никакого позора. Так решил я, и встрепенулся снова, взглянул в отражение. Она стояла за моей спиной, макушка ее головы едва доходила до моих плеч. Я видел нас сбоку, потому, что окно было не прямо против нас, а несколько в стороне. Она стояла, запрокинув голову, держа ладони над моей головой, и казалось, совсем не дышала. Глаза ее были полуприкрыты, профиль лица казался нежным, и трогательное подрагивание длинных ресниц, оживляло тени на ее побледневших щечках.
— А можно сначала?- При звуке моего голоса она вздрогнула как от удара, глаза ее распахнулись так широко, словно хотели занять все лицо, и в этот момент, я почувствовал настойчивое и неотвратное движение в моих штанах. Этот урод зашевелился. Он не только зашевелился, а еще и вырос так, что не вмещался в брюках, шов которых врезался мне между ягодиц, и грозилнемедленно лопнуть
— Только не сейчас!- воскликнул я мысленно, и схватил его в кулак.Она отошла от меня, и смотрела укоризненно.
— Что ты сделал!- едва шевеля посиневшими губами, произнесла она, и я, вынужден был поспешить к ней на помощь, потому, что судя по ее подогнувшимся коленям, она собиралась потерять сознание.
— Вот так экстрасенс!- промелькнуло у меня в мозгу, и я подхватил ее, оседающую на пол, как положено, по рыцарски, и перенес на диван. Она лежала как мертвая, и я даже начал беспокоится и совершенно без всяких дурных мыслей прильнул к ее груди ухом. Мой урод в штанах, постоянно отвлекал меня, прорываясь сквозь брюки, и я пару раз щелкнул его по голове. На этом непристойном жесте и застала меня хозяйка, неслышно появившаяся в дверях. Она стояла в изголовье, и перед ней как на картине были мы, экстрасенсша, раскинувшаяся в фривольной позе и я, прильнувший к ее груди, и сжимающий свой...ну, знаете в общем, что. Мария, добрая душа. Поморгала своими коровьим глазами, посмотрела испытующе на экстрасенсшу, и помолчав, растерянно, позвала ее,
— Виола,- произнесла она обиженно надув губки,- Ты уверенна что он нуждается именно в такой помощи!- Виола медленно приходила в себя, и конечно ничего еще не могла понять. Она растерянно осмотрелась, и лицо ее вспыхнуло от нахлынувшего чувства возмущения.
— Ты что наделал!- воскликнула она, вскакивая, разлохмаченная и раскрасневшаяся, и потрясая указующим перстом, еще раз воскликнула,
— Ты что наделал,- уже в третий раз задавая мне этот странный вопрос. Я пожал плечами, если честно, я понятия не имел, что же я такого наделал, что она потеряла сознание. Виола, разъяренной фурией пролетела мимо, посторонившейся Марии, и хлопнула дверью. Мария, еще больше выпучила, и без того выпуклые глаза, и похлопав ресницами, сказалаукоризненно,
— Не ожидала я от тебя, Андрей!- и удалилась вслед за Виолой. Я прошел в кухню и увидел в окно, как они, пригорюнившись, сидят на ступеньках, но чувства вины не было, и взять его было негде. Да, Мария приютила меня, и относилась ко мне, как мать. Да, что там как мать, лучше, чем мать. Рядом с ней я чувствовал себя уютно, и ее неусыпная забота, помогла залечить мои душевные раны. Она вела себя так, словно со мной ничего не случилось, и я начал, постепенно забывать о своем уродстве. Ни когда , ни словом она мне не напомнила о мем уродливом лице, ни взглядом, ни словом. И тут, я улышал их разговор,
— Как ты могла лечь с таким, уродом,- негодуя, отчитывала Мария, Виолу,- Я даже за столом с ним сидеть не могу, от одного вида его тошнит!- И эти слова ее, больно резанули мне по сердцу. Потом они вернулись в дом. Вошли, словно ничего не случилось, и мы сели чаевничать, с знаменитыми блинчиками Марии. Я не чувствовал вкуса, механически прихлебывая чай, и разговор их, вялый незначительный, ни чуть не интересовал меня. Мыслями я был там, в своем прошлом. В памяти прокручивались картины моей прожитой жизни, одна за другой.
А я, ведь был красив. Сколько помню себя, с детства, мой внешний вид, вызывал умиление у прекрасной половины человечества. С яркими чертами лица, и хорошо сложенной фигурой, потом, когда подрос, я пользовался успехом у всех девчонок. Избыток их внимания, с лихвой восполнял, недостаток внимания со стороны матери. Я действительно был красив, особой мужской красотой, и потом, с возрастом небрежно пользовался своей привлекательной внешностью, по мелочам, к примеру, для обольщения математички, перед контрольной, или, на спор, обольщая самую красивую девочку в классе.
Не говоря уже о девочках не красивых, и чувстве брезгливой снисходительности к ним, несчастным, обделенным красотой, и страдающим от неразделенной любви ко мне. Все это было. Теперь, я, как никто, понимаю их,- не красивых. Какое несчастье, родится не красивой девочкой, если, даже я,- мужчина, страдаю от своего уродства. Мария с Виолой еще болтали, о том, о сем, когда я, вышел на крыльцо, покурить. Потом пошел к воротам, и сделав вид, что решил прогуляться по улице, вышел, демонстративно громко, погромыхав железным запором. Обойдя дом, вошел в палисадник, и незаметно приблизился к окну. Неискренность, двуличие Марии, изображающую, милосердие, вызвало чувство недоверия к ней, и я, решил, что не лишним будет послушать их, в мое отсутствие.
— Послушай,- с обычным надрывом, вечно жалующегося ребенка, обращалась она к Виоле.- Я тебе в прошлый раз говорила, что то не ладное у меня в доме, сны какие то странные снятся.
— Да тебе мужика надо,- прервала ее излияния Виола,- Сколько тебя помню, тебе стоило только глазом моргнуть, и мужики у твоих ног валялись. Ты же четыре раза замужем была. Некоторые и один раз выйти не могут.-
То, что Мария была четыре раза замужем, было для меня новостью, я почему- то, все еще определял ее в Матери Терезы. Потом поразмыслив, подумал, что такая тетка, с большими титьками, и глупым выражением на лице, наверное, и правда привлекательна, для мужчин, испытывавших в детстве дефицит материнской любви. Потом вспомнив, как заворожено, пялился, на ее объемный зад, когда выкапывали картошку в огороде, я отнес себя к категории этих несчастных.
— И эти твои нелепые подозрения насчет сегодняшнего происшествия с Анд-
реем, вызваны именно тем, что ты голодная, мужика тебе надо,- не пре-рывала, своих поучений Виола, не смотря на слабое, но все же настойчивое сопротивление, Марии.
— Ой, да когда это было,- отмахивалась она,- когда мужики- то, у ног моих валялись!-
— Да, в прошлом году, я тому свидетель. Помнишь, как мы с тобой прогуливались, и из- за калитки, у одного дома, мужик на тебя смотрел?-
— Ну помню, так это Коля был, — плачущим голосом, ответила Мария.
— Ну, так ни он ли потом нашел, тебя, вычислил где ты живешь, пришел делать предложение. Так?-
— Так, так ведь он, потом нехорошим человеком оказался, выгнала я его.-
— А кто тебе мешает подмигивать хорошим мужчинам?-
— И то правда,- согласилась Мария,- и я, даже находясь на приличном расстоянии,услышал, как тяжело со скрежетом,заворочались шестеренки в ее засушенных мозгах.Шестеренки ворочались не долго, спустя минуту,она запротестовала вновь.
— Да я, теперь ни с каким мужчиной быть не смогу!- канючила Мария, и будто даже шмыгнула носом.
— Это еще почему? Ты посмотри на себя! Женщина в расцвете лет и тела!Тебе сейчас самое время,постоянного партнера заводить.Не молодая уже от одного к другому скакать.А для семейной жизни,у тебя,сейчас как раз тот возраст.- утешала ее Виола.
— Говорю тебе, не нравится мне никто!
— Э-э-э, подруга,- подозрительно протянула Виола,- Да, у тебя есть кто- то, уж не потому- ли,ты так возмущалась,когда увидела нас с Андреем?-
— Да ты, что? С таким уродом! Тьфу! Страм! Да ни за что в жизни!-
— А, так ты не хочешь говорить?-
— Говорю же тебе. Сны мне странные снятся. И кончаю я так, как никогда, долго, и так сильно, ни с одним мужчиной мне так хорошо не было!-
— Так кто это? Ты хоть видишь кто это?-
— Не понятный какой- то, будто одна голова, лицо такое, как у быстро состарившегося ребеночка, ни рук ни ног, одни щупальца. Так вот, он, головой этой весь в меня вошел, и что он делал! Ты не представляешь, я пока тридцать пять раз ни кончила, он не отстал от меня. А как хорошо мне,
было, ты представить не можешь. Я, даже сознание от счастья потеряла. Не надолго правда, а потом, он, снова начал, и щупальца его и в рот мне вошли и в ...., и все тело гладили. Когда он, щупальцами, сосочки мои обвивает, и нежно так сжимает, а сам горячий весь, у меня голова от счастья кружится.
Ты не представляешь, какой он ласковый, и заканчиваем мы одновременно, я прямо чувствую как он во мне пульсирует!-
Слушая рассказ Марии, я запустил руку в штаны, и нащупал его там, вялого, слабо сопротивляющегося, легко скользящего, своими щупальцами по моим пальцам.
— Ах вот оно как,- злорадствовал я,- Значит со мной, уродом, эта корова, ни за что не ляжет, а этот поганец, самовольно вторгшийся в мою жизнь, и в мое тело, мил ей так, что она ни о ком другом, даже думать не хочет!- Я сдавил его у основания головы надеясь задушить, негодника, здесь же, не сходя с места. От опрометчивого поступка, меня отвлек истеричный смех Виолы. Она смеялась так, словно собиралась умереть от смеха.
Когда я услышал булькающие звуки, словно она захлебывается, я пос-пешил в дом, всерьез обеспокоенный ее душевным состоянием. Когда я вошел, Виола стояла в прихожей и смотрясь в зеркало, подкрашивала губки. Собиралась уходить. Когда я взглянул в зеркало, я увидел, впрочем как всегда, свое изуродованное лицо, и вдруг, меня как током пронзило, я заметил, как зрачок моего мертвого глаза, расширился. Мой глаз среагировал на изменение освещения. Я отвернулся от зеркала, к свету, и повернулся вновь, зрачок снова расширился. Прежде, он ни на что не реа-гировал. Не обращая внимания на Виолу, которая с интересом наблюдала за моими манипуляциями, я вошел в гостиную, где было зеркало поменьше, и не веря глазам своим, закрывая, то один глаз, то другой попеременно, я про-верил зрение. Оба мои глаза видели. Осененный, я рванулся в прихожую, надеясь задержать Виолу. Она уже закрывала дверь. На мой оклик, она обер-нулась глядя, вопросительно.
— Что случилось, Андрей?- Я понимал, что после того, как она потеряла сознание, просить ее, произвести какие то ни было манипуляции по отношению ко мне, просто нелепо. Но сумасшедшая надежда взбудоражила меня так, что я не мог ждать более подходящего момента.
— Пожалуйста,- взмолился я,- поработай со мной еще. Милое личико Виолы сразу преобразилось,
— Да ты что! Я чуть не умерла, ты заговорил со мной в тот момент, когда мое тонкое тело, отделилось. Оно намеревалось мирно прошевствоать в твое прошлое, что бы внести кое какие коррективы, хоть как то изменить ход событий, в результате которых ты изуродовал свою внешность. И вдруг оно
слышит твой голос из настоящего. Произошло замыкание временного прост-ранства, мое тонкое тело, шарахнуло током, от этого замыкания. А когда потрясло основательно, мое тонкое тело, просто не могло сориентироваться, что бы вернутся в тело земное. Ты понимаешь, еще немного, и ему можно было бы вообще не возвращаться, потому, что мое земное тело к тому времени уже стало бы бездыханным.-
Я не мог сосредоточиться на ее словах. Постоянно думал о том, что про-изошло. Значит она все- же проникла в прошлое, своим тонким телом, потому что изменения есть. Мой мертвый глаз видит. Что же там, в прошлом сделало, это тонкое тело? Возможно попыталось отодвинуть дуло,и траектория пули
изменилась, сохранив мой глаз. Я хотел еще. Я хотел что бы восстановилось все
0
0
Просмотров: 66