Это было давно...

Это было давно. Очень давно. Тогда еще был жив Советский Союз (вы, наверно, и страны-то такой не знаете!). То, что в СССР не было секса – глупые выдумки и бред тех, кто хочет запудрить вам мозги. Подумайте сами, как бы явились на свет ваши бабушки и дедушки, папы и мамы? Ведь про клонирование, суррогатное материнство, банки спермы тогда еще ничего не знали (причем, во всем мире).
Так вот, это было давно. Я тогда еще был невинным отроком двенадцати лет, и у меня была двоюродная сестра, на год меня старше, которая проживала в городе Вильнюсе. Туда отправили служить ее отца, маминого брата, а он перевез с собой всю семью, в том числе и свою маму, то есть мою бабушку. Каждое лето моя мама ездила навещать свою маму и брата, а заодно брала меня с собой отдохнуть (тогда мы ездили без виз), поскольку дядя и его семейство проживали на окраине города, практически за городом, в собственном доме, который они купили по дешевке. Это была практически дача (конечно не коттедж, вроде тех, что сейчас на рублевке, но вполне сносное жилье).
Моя кузина Иришка была очень скромной девочкой. Тихой и скромной. Взрослые предоставляли нам возможность развлекаться самостоятельно, чем мы и занимались. В основном мы проводили время вдвоем, в доме или в саду. Еще у нас был уютный уголок на плоской крыше веранды, где мы загорали. Иногда мы бегали на речку – километра два по пригородным улочкам и еще через пустырь. Бывало, что Иришка уходила куда-то одна, без меня. Она возвращалась через час или два, при этом еще более рассеянная и задумчивая, чем обычно, но вместе с тем щеки у нее горели, и была она чем-то очень довольна. На вопрос, куда она ходит, Иришка отвечала: к подругам. У нее были две закадычных подруги – Гражина, литовка, очень развитая, практически сформировавшаяся девушка четырнадцати лет, и Стася, одиннадцатилетняя полька. Я просил Иришку взять меня с собой, но она отговаривалась, мол, у них свои девчачьи дела. Во время ее отсутствия мне было скучно. Я читал книгу, но не мог сосредоточиться и все думал, как бы выпытать у нее, что это за секреты и чем они занимается, поскольку началось все только этим летом. Раньше у нас не было тайн, мы росли почти как родные брат и сестра и ничего не скрывали друг от друга. Правда, кое-что было для нас тайной – то, что у обоих из нас под одеждой. Но, обо всем по порядку.
Иногда Гражина со Стасей заходили за нами обоими, а это значило, что собирается веселая компашка. Не подумайте ничего «такого», все было вполне невинно, мы даже не пили вина, правда, некоторые пацаны уже курили. Собиралось нас человек восемь-десять парней и девчонок разного возраста. Самому старшему парню, Томасу, было в тот год, как и Гражке, 14 лет. Сборище проходило на замороженной стройке. Я тогда не понимал, почему взрослые называют ее «замороженной». Никакого льда там не было, да и вообще, какой мороз летом? Там стоял недостроенный двухэтажный дом без крыши и без окон. В обоих его подъездах местные прохожие сделали общественный сортир, там валялись дохлые кошки и крысы, поэтому в дом мы не заходили, играли во дворе, где были свалены бетонные плиты и ненужные лестничные марши.
Мы играли в салки, и в жмурки, и в прятки, и в «картошку», и в «третий лишний», и в разные другие детские забавы. Как-то раз, наигравшись в подвижные игры, мы сидели на плитах и играли в фанты. Водящему завязывали глаза, но Томас подглядывал и заставлял девчонок выполнять несколько пикантные вещи. Гражину он заставил подняться по пожарной лестнице.
— Но она высоко, я не достану! – возмутилась Гражка.
— Ничего, — ответил Томас, — я подсажу.
Гражка встала ему на плечи, а Томас смотрел вверх, ей под юбку. Она тянулась, чтобы ухватиться пальцами за нижнюю ступеньку.
— Не достаю!
— Сейчас, сейчас, помогу, — Томас встал на цыпочки, и Гражка ухватилась руками за прутик нижней ступеньки.
— А дальше как?
— Подтягивайся!
— Не могу!
Гражка покачалась и зацепилась ногами за нижнюю опору и повисла как обезьянка. Широкая юбка ее сарафана развевалась, открывая нам всем ее смешные трусики в синий горошек.
— А дальше никак!
— Слезай, бесстыжая, — крикнула ей Иришка. – У тебя трусы видно!
— Правда, что ль? Томас, лови меня!
Она разжала руки и плюхнулась в объятия Томаса. Оба повалились в пыль. Потом, когда Томас опять водил, фант достался Стасе. Он велел ей спрыгнуть с бетонных плит. Плиты были сложены высотой метра на два, но Стаська смело забралась наверх, зажмурила глаза и с визгом прыгнула. Ее коротенькое платье с юбкой «солнце-клеш» надулось, а потом, как нераскрытый парашют, задралось вверх. И тут нам открылось нечто потрясающее – она бала без трусиков! На мгновение ее вытянутое в полный рост тельце предстало нам во всех подробностях, потом она, приземлившись, села на корточки, одернула юбку, задравшуюся ей на голову, и прикрыла ноги, оставшись в позе писающей девочки.
Я еще никогда не видел голой девчонки. В принципе, я представлял, как устроены девочки, я присматривался на пляже к их мокрым купальникам, облегающим тело, и воображал, что там, под ними. Я рассматривал репродукции картин эпохи Возбуждения, пардон, Возрождения и пытался домыслить изображенный кистью мастера черный треугольник внизу живота какой-нибудь Венеры. Но это все не то. Я хотел увидеть вживую голое девичье тело, рассмотреть повнимательнее и убедиться, что между ног у них не пиписька, как у меня, а нечто совсем другое, неизвестное, обворожительное и прекрасное. Сейчас я лишь на миг увидел мелькнувшую маленькую щелочку между ног Стаськи и пытался сделать в памяти стоп-кадр, прокрутить его перед глазами еще и еще.
— Стаська, бесстыдница! – теперь ей досталось от Иришки, взявшейся блюсти наш моральный облик.
Девочка покраснела, смутилась и убежала домой. Томас отправился к подъезду недостроенного дома. Наверно, по малой нужде, подумал я и решил составить ему компанию. Я шел за ним, но Томас шагал быстро, не оборачивался и меня не замечал. Он захлопнул за собой дверь. Я хотел войти следом, но остановился, поскольку то, что я увидел через разбитое дверное окошко, поразило мое воображение больше, чем прыжок Стаськи.
Томас вытащил из штанов свою пипиську, которая сильно раздулась и торчала вперед. Такое у меня тоже бывает, когда я думаю о девчонках. Кожица на его органе была сильно натянута и не закрывала красную-красную головку. Я думал, что он пописает на стенку, но он сжал свою писю в кулаке и начал быстро-быстро двигать им вперед-назад, при этом закатив глаза и часто дыша. Красная головка мелькала, то скрывалась в его кулаке, то появлялась. Это продолжалось меньше минуты. Вдруг он весь затрясся, подался вперед, и из его письки прямо на стену брызнула пульсирующая струя белой жидкости. После этого его пиписька снова приняла нормальные размеры, Томас встряхнул ее, убрал в штаны и стал застегивать ширинку.
Я, стараясь не шуметь, в три прыжка вернулся к нашим плитам. Через минуту подошел и Томас, кажется, он не заметил, что я стал невольным свидетелем его тайны. Мы с Иришкой вернулись домой. Мне страшно хотелось рассказать кому-нибудь о том, что я подглядел. Я решил рассказать Иришке, но столь откровенных тем мы с ней никогда не обсуждали. Мы вообще не видели друг друга голышом, хотя мне страстно хотелось этого. Моя кузина – обалденно красивая девчонка, я много раз видел ее в купальнике, а без купальника – ни разу. Я никак не мог подступиться к ней с таким предложением – показать мне свои прелести. Но ведь я ж не даром, я могу и свои показать!
На следующий день мы с Иришкой загорали на крыше. Мы полулежа расположились друг напротив друга и разглядывали какой-то журнал или комикс. Я решил спровоцировать ее интерес к моим гениталиям: чуть приподнял на ноге край трусов и вытащил маленький кончик своей письки. Заметит или не заметит? Минуту спустя она мельком взглянула на мою ногу. Потом еще. Потом смотрела долго, пока я делал вид, что читаю. Потом сказала:
— Одерни трусы, у тебя писю видно.
Я сделал вид, что смутился и одернул.
— А ты раньше видела писю у мальчика?
Иришка какое-то время не отвечала. Нет, она не смутилась столь откровенного вопроса, она думала. Интересно, что она ответит? Если что-то грубое или обидное, или возмутится, или стукнет по физиономии, значит, продолжения не будет. Но она после некоторого размышления ответила:
— Видела.
— А у кого?
— В том году у тети Веры сын родился, я видела, когда его пеленали. И еще на статуе в парке, и на картинке, мне Гражка показывала, у нее много таких.
— А у своего ровесника?
— Нет.
— А вот у Томаса, знаешь, вот это место красное-красное, — я снова чуть высунул кончик из-под трусов и открыл головку.
Иришка быстро взглянула, покраснела и отвернулась.
— Убери, увидит кто.
— Да кто здесь увидит? — возразил я, но послушался. Потом произнес с горечью в голосе: – А вот я никогда у девчонки не видел.
— Вчера у Стаськи.
— Да ну, подумаешь. Полсекунды. Хочется же рассмотреть спокойно...
Иришка машинально одернула купальник, словно я уже подкрадывался посмотреть, что под ним.
— …а еще лучше – потрогать.
Кузина фыркнула, поднялась и пошла вниз. Тема закрыта. Значит – облом.
Вечером следующего дня взрослые пошли в кино. Сеанс восьмичасовой, с удлиненной программой, фильм двухсерийный и дети до шестнадцати не допускаются. Тогда было строго: если показывают поцелуй взасос, детям смотреть нельзя. Впрочем, и сейчас кое-что надо бы для просмотра запретить, и не только детям. Короче, нам велели ужинать и ложиться спать. Мы поужинали, но спать не хотелось. Включили телевизор. Я любил смотреть телевизор, лежа на полу, на ковре. Иришка забралась с ногами в кресло рядом. Она все вертелась, гнездилась, потом закинула одну ногу на подлокотник, а платье у нее было короткое, задралась. Я глянул и обомлел: на Иришке не было трусиков…
Заметив, что я пялюсь, она поднялась с кресла. Я все сидел на полу, она перешагнула одной ногой через мои ноги и встала напротив меня.
— Ты же посмотреть хотел, а не подглядывать? Только давай по-честному: я тебе, а ты – мне.
Я кивнул. Говорить не мог, у меня перехватило дыхание. Она сняла через голову платье и бросила его на диван. Ее волшебная щелочка оказалась напротив меня. Казалось бы, на что там смотреть? Ну, складка и складка, однако ж, смотришь и не можешь оторваться, кажется, смотрел бы вечно. Иришка шагнула ближе, теперь щелочка была совсем у моего лица.
— А можно… лизнуть? – глотая слюну, спросил я.
— Ты что! С ума сошел? – от стеснения она закрылась руками.
— Ну ладно, ладно, не прячь,
Иришка убрала руки.
— У меня еще лысенькая. А вот у Гражки уже растут волосы.
— Лысенькая красивее, — ответил я. – А вы, девчонки, часто друг дружке показываете?
— Мы же вместе и в туалет ходим, и в баню.
— Я бы хотел стать девчонкой.
— А я – мальчиком. Покажи свою. У тебя уже поднимается?
— Уже поднялась.
Я встал, стянул шорты, трусы и майку. Моя писька и вправду торчала как тогда у Томаса. Только головка у меня не красная, а розовая.
— А ты вправду лизнуть хочешь?
— Ага!
Она помялась и тихо сказала:
— Попробуй.
Я опустился на колени, взял ее ладонями за попку и прикоснулся языком к письке. Иришка вздрогнула и коротко всхлипнула. Она схватила меня за голову и прижала к себе. Я ощущал языком ее горячие нижние губы, по подбородку у меня текли слюни и не только: я ощущал резкий запах, исходящий от нее и солоноватый вкус на языке – это текло из нее. Она резко отстранила меня, взяла мою руку и зажала ее между своих ног, прямо под щелкой. Потом сложила пальцы в «козу», отставив мизинец и указательный, а средний и безымянный приложила к верхнему уголку своей щелки, чуть утопив их между губок, и принялась быстро-быстро двигать ими вверх-вниз. При этом она закатывала глаза и часто дышала, как Томас. Я хотел помочь ей своими пальчиками, но она отстранила их, продолжая массировать свою писю сама. Еще она двигала попкой и терлась о мою руку, по которой текла струя прозрачной жидкости. Через пару минут Иришка издала крик, потом глубокий стон и повалилась на пол. Что с ней? Ей плохо? Что мне теперь делать? Скорую вызывать? У меня даже пиписька начала опускаться. Я склонился над ее телом. Нет, обошлось, дышит. Даже улыбается, но глаза закрыты. Я прикоснулся губами к ее сосочкам, погладил ее по животику, по мокрой складочке между ножек. Она двинула попкой мне навстречу, тут моя писька снова встала. Иришка открыла глаза и села. Посмотрела на мой торчок, потрогала его пальчиком.
— Ой, а про тебя-то мы совсем забыли!
Она поднялась на колени, взяла двумя пальчиками мою крайнюю плоть и сдвинула ее, обнажив головку. Потом дотронулась до дырочки кончиком языка, потом сжала мою писю в кулаке и стала быстро-быстро двигать, натягивая кожицу на головку и обнажая ее. Головка мелькала как в самодельном мультике на листках блокнота. А я весь словно сжался и разместился на кончике своего члена. У меня темнело в глазах, я ничего не видел и не слышал, было только одно ощущение. Я ощущал непередаваемое, никогда раньше не испытанное чувство. Хотелось еще и еще. Я задвигал тазом вперед-назад, как Иришка, когда терла свою писю. А Иришка все быстрее работала рукой. Что-то сдавливало изнутри мои яйца, щемящее чувство подкатывало к промежности, какие-то конвульсии пошли от яиц к кончику письки, что-то внутри меня стало пульсировать и сжиматься, подкатывало к головке, и стало немножко больно. Я открыл глаза и увидел, что из моей дырочки, откуда обычно выходит моча, выстреливают струи белой жидкости как у Томаса. Иришка широко открыла рот и ловила эти струи, они наполнили весь ее ротик и стекали на подбородок, на грудь, на живот. Когда я кончил выплескивать это, Иришка слизала с дырочки последнюю капельку. Это было немножко чувствительно, но очень приятно.
Иришка пошла в ванную и прополоскала рот. Вернувшись, она сказала:
— Я знаю, что женщины так делают, но сама никогда не пробовала. Я же вообще никогда не видела голого мальчика и не делала ему ЭТО. А вот проглотить пока не могу. Может, потом привыкну. Мы же еще раз попробуем?
— А Томас сам себе так делает, — наконец выпалил я то, что мучило меня два дня.
— Я знаю. Он – онанист. Гражка так сказала, она тоже один раз подглядела.
— А я теперь онанист? – я еще не понимал значения этого слова.
— Ты – нет. Ты первый раз кончил? Да? Но ведь это я тебе делала. А сам не делай, лучше давай я тебе буду. А дома тоже какую-нибудь девчонку попросишь.
— А она согласится?
— Согласится. Поломается немного – и согласится.
— А можно я тебе сделаю, ну, как ты себе сама?
— Хорошо, только очень аккуратно. А то у нас, у девочек, там все очень болезненно. Правда, хочешь попробовать?
— Очень.
— Ну, давай, только потихоньку. И пальчиком. Или язычком. А этим вот пока не надо, — она потрогала мою письку. – Я еще девушка, понимаешь? И хочу пока ей оставаться.
И я сделал Иришке то, что она делала себе сама. Она стонала и извивалась, потом схватила мою письку и принялась теребить ее, и я еще раз кончил, на этот раз на ковер. А Иришка опять застонала и упала навзничь. А ковер пришлось оттирать, чтобы взрослые не заметили.
Утром к нам зашли Гражка и Стаська. Они шушукались с Иришкой на кухне, закрыв дверь. Я хотел подслушать, потом раздумал. Неужели Иришка рассказала им о том, что мы делали вчера? Мне стало немножко стыдно. Потом Иришка вышла, отвела меня в сад, за дом и сказала на ухо:
— А ты хочешь попробовать с женщиной по-настоящему?
Я кавнул.
— Понимаешь, мы со Стаськой – девочки. А Гражка, она уже не девушка. Она может тебе дать. Хочешь?
— Конечно, хочу.
— Только с условием: мы со Стаськой тоже там будем. Мы хотим посмотреть, как все это, понимаешь? Но сначала мы дадим тебе лизнуть, я и Стаська. А потом вы с Гражкой уже, ну ты понимаешь.
— Ага.
— Тогда пошли к Гражке, у нее сейчас никого дома нет.
Ми пришли в многоквартирный дом, где жила Гражина. У них была большая трехкомнатная квартира. Меня оставили в спальне, где стояла широкая кровать, наверное, супружеское ложе Гражкиных родителей.
— Раздевайся, а мы сейчас придем, — сказала мне Иришка.
Я разделся, сел на кровать и стал ждать. Было слышно, как в ванной шумит вода. Минут через десять они вошли, все три голые. Ведь это надо, еще позавчера я не видел ни одной голой девочки, а теперь – трех сразу. Три грации. Одна – опытная, с волосатым лобком. Вторая почти сформировавшаяся, но очень юная. А третья – совсем девчонка, без груди, без попки. Только длинные волосы и маленькая складочка вместо пиписьки говорят о том, что это не мальчик.
Они втроем забрались на кровать, повалили меня на спину. Гражка встала на колени над моей головой и опустилась промежностью к моему рту. Из писи у нее словно розовый язычок выглядывало еще что-то и с него уже капало. Я полизал ей бугорок внутри верхней части губок. Попутно она объяснила, что это клитор, а то, что торчит под ним как раздвоенный язычок – это малые губы. Потом я ввел язык в дырочку между язычками, девчонки пояснили мне: это – влагалище. Пока Гражка ерзала на мне, Иришка сосала ей грудь, а Стася баловалась с моей писькой, девки называли ее «пенис». Минут через пятнадцать Гражка с меня слезла, а Стаська легла на спину в позе лягушки, широко разведя согнутые ноги. Я приблизился к ее щелке, раздвинул пальцами губки и увидел воочию маленький клитор, две розовые складочки малых губ, а между ними розовую пленочку с маленькой дырочкой. Девчонки сказали, что это и есть девственная плева. Все это было такое крохотное, что я мог языком трогать одновременно и плеву, и клитор, и все четыре губки. Я стал вылизывать Стаськин клитор, а она стонала и извивалась как большая. Я лежал на боку, а эта маленькая стерва нащупала ногой мой пенис и стала тереть его стопой, прижимая к моему животу. Мне было приятно, и я еле сдерживался, чтобы не кончить. Вдруг Стаська сильно задвигала попкой и раза три громко крикнула.
— Ой, девчата, не могу больше! — закричал я тоже, поднялся на колени и выпустил из письки пульсирующие струи Стаське на лицо, на грудь и на живот.
— Вместе кончили, — прокомментировала Гражка. Она, как учительница, объяснила нам, что произошла эякуляция, то есть извержение спермы. Стаська смахнула пальцем мою сперму с лица и облизала его.
— Перекур? – спросила Гражка.
— Нет, почему же, — ответил я и, положив на спину Иришку, стал доводить ее языком до того состояния, который Гражка называла оргазмом.
Иришка опять на несколько минут сделалась неживой. Пока она приходила в себя, Гражка взяла мой пенис в рот и крутила языком вокруг головки, что приводило меня в дикое возбуждение, писька стала твердая, как деревянная.
— Клиент готов, — прокомментировала она, когда Иришка пришла в себя. – Ты как хочешь, раком или по-обычному?
— То есть?
— Ну, спереди как обезьянки или сзади как собачки?
— Сначала спереди. А потом – сзади.
— Ишь ты! Ну давай.
Она достала из тумбочки презерватив и натянула на мой пенис.
— Мало ли. Дни нехорошие, залететь можно.
Потом легла на спину и раздвинула ноги. Я опустился на нее, тыкался писей в промежность и не мог попасть. Гражина согнула ноги в коленях и обхватила ими мою спину. Стаська с Иришкой лежали по бокам. Кто-то из них взял мою писю, в смысле пенис, и направил в нужном направлении. Даже через презерватив я ощутил тепло и упругость влагалища, начал двигать тазом, вводя и вынимая пенис. Вводил по самые яйца, даже чувствуя, что упираюсь головкой в твердый комочек внутри нее, а выводил, кажется, совсем. После очередного вывода кто-то из девчонок помогал мне, направляя его куда надо. А Гражка стонала и говорила: «Быстрее, быстрее!». И я двигал все быстрее. А когда Гражка закричала в голос, маленькая стерва Стаська крепко сжала мои яйца. Я засунул глубоко и почувствовал наступающую эякуляцию. Задвигал еще быстрее, отчего презерватив соскочил, но я успел выдернуть пенис и кончить Гражке на живот.
— Да, химия тоже подводит, — Гражка засунула два пальца себе во влагалище и извлекла оттуда скомканную резинку. — Но ничего, зато много назад у меня такого оргазма не было. Ты будешь еще раком?
Гражка говорила с характерным прибалтийским акцентом, я не могу точно передать ее интонацию, но это было забавно и даже немного возбуждающе.
— Буду.
— Презерватива больше нет, давай, я высосу остатки спермы, заодно и потверже будет.
Она взяла в рот пенис и сделала глубокий отсос. Моя писька опять стала твердой. Гражина встала на четвереньки тут же на кровати. Я, стоя на коленях, пристроился к ней сзади. Она прогнулась. Я такого еще не видел: округлая попка с маленькой дырочкой анального отверстия, а под ним – складки половых губ, мокрые и блестящие от возбуждения. Я потрогал их пальцем, нащупывая вход во влагалище.
— Молодец, — похвалила Гражка, помогая встречным движением таза. Пальчик проник в дырочку. Я поводил им туда-сюда, а потом направил рукой пенис и резким движением вогнал. Все-таки без презерватива кайф куда лучше! Ощущать тепло и влагу, тереться о стенки упругого влагалища – это очень приятно! Девочки сидели с обеих сторон от нас и следили за движением моего пениса. Я взялся одной рукой за грудь Гражины, другой нащупал клитор, прижался животом к теплым ягодицам и буквально через несколько движений почувствовал подступающий оргазм. Вытащив пенис, я потер его о Гражкину задницу и выплеснул сперму ей на спину. На этот раз спермы было совсем немного.
— Какой продуктивный способ оказался, — заметила Гражина. – Устал, мальчик, да?
Моя писька сморщилась в маленькую тряпочку.
— Да.
— Тогда посиди просто, а мы на тебя подрочим, хорошо? Это лучше, чем на фотографию, правда, девчонки? А то я второго оргазма достигнуть не успела.
Я кивнул и сел на кровати по-турецки. Девчонки встали передо мной на коленки, сделали «козу» и стали с бешеной скоростью массировать себе клиторы. Иришка водила пальцами вдоль щелки вверх-вниз, Стася быстро вибрировала клитор вправо-влево, А Гражка делала широкие круговые движения. Потом Гражка взяла с тумбочки свечку, засунула ее себе во влагалище, одной рукой двигала туда-сюда свечку, другой – массировала клитор. Иришка со Стаськой стали онанировать друг дружке. Первой кончила Иришка. Она опять повалилась, закатила глаза и пару минут не двигалась. Стаська теперь дрочила сама себе быстро-быстро. У меня снова встал пенис. Я не смог удержаться и сжал его в кулаке. В это время очухалась Иришка.
— Я же тебе говорила, не делай сам, — она отстранила мою руку, сама сжала мой пенис в кулаке и быстро-быстро задвигала.
— А почему тебе можно самой себе, а мне нельзя? – спросил я.
— Потому что ты – парень, а мы – девочки.
При слове «девочки» я кончил. Из моей дырочки вылетела лишь маленькая капелька прозрачной жидкости, но, увидев ее, Гражка и Стаська громко вскрикнули и повалились на кровать.
На следующий день нам вчетвером собраться не удалось, но мы с Иришкой уединились на заднем дворе и пару раз довели друг друга до оргазма. А на другой день к нам пришла Стаська, и я ей и Ирке полизал, а они – мне. А на следующий день мы с мамой уехали в Москву.